На тесные связи нового населения Псковской и Новгородской земель со славянской Балтикой указывают многие данные. Удивительным по своей ценности представляется замечание Адама Бременского: «пределы Гамбургского архиепископства… тянутся через [области] приморских склавов до реки Пан - здесь граница нашего диоцеза. Оттуда вплоть до реки Одера обитают вильцы и лютичи. За Одером же, насколько нам известно, обитают помераны. Дальше простирается весьма обширная страна поланов. Говорят, что ее пределы соприкасаются с королевством Руссия. Эта страна представляет собой последнюю и caмую большую область винулов, ей и оканчивается описываемый залив» . На основе данного отрывка можно сделать вывод, что Адам Бременский включал в состав винулов (венедов, в данном сочинении этот термин применяется к балтийским славянам) и население русских земель, примыкающих к Балтийскому морю.
Археологи указывают на аналогии в материальной культуре регионов. Установлено, что вал городища Городка на Маяте (одного из самых ранних поселений культуры сопок) был сооружен в так называемой «перекладной» технике (с использованием бревенчатых накатов), характерной для раннесредневековых славянских городков на территории Польши и Северо-Восточной Германии. Прослеживаются параллели вещевом инвентаре, например, — профилированной лепной керамики VIII-Х вв. поселений Приильменья и истока реки Волхова (например, Псков, Изборск, Новгород и другие), и Северной Польши (нижний горизонт Волина, Колобжега и других поселений), междуречья Эльбы и Одера, в небольшом количестве - Мекленбурга (так называемая фельбергская керамика). Правда, если на Северо-Западе Руси подобная керамика всецело лепная, то на западнославянских территориях она частично сделана на гончарном круге. В первой половине X в., с повсеместным распространением гончарной керамики среди западных славян, в Новгородской земле лепная керамика сменяется гончарной. Последняя также имеет аналогии в западнославянских землях . Неоднократно также в качестве аргументов приводились находки в Ладоге и на Рюриковом городище отдельно стоящих наружных хлебных печей, аналогии которым имеются в польском Поморье (Гданьск, Щецин) , и двушипных втульчатых наконечников стрел, доминирующих среди подобных находок на северо-западе, которые также находят параллели на западнославянских землях, примыкающих к Балтийскому морю.
Результаты анализа берестяных грамот, предпринятого А.А. Зализняком, показали, что еще в XI - XII вв. в наиболее очевидном виде существовал особый древненовгородский диалект, который более чем по 20 признакам отличался от диалекта южной группы восточного славянства: «В целом древненовгородский диалект предстает как сильно обособленный славянский диалект, отличия которого от других восточнославянских диалектов в части случаев восходит к праславянской эпохе. Ряд изоглосс ... связывают его с западнославянскими (особенно с севернолехитскими) и/или с южнославянскими (особенно со словенским)» . Заметная часть этих признаков находит аналогии в языках западных славян, живших в Южной Прибалтике . Косвенным указанием на схожий характер новгородского и полабского языков является также характер ударения, который в полабском, по-видимому, в отличие от других западнославянских языков, но как и в восточнославянских, был свободный.
Языческие имена, которые встречаются в новгородских грамотах и упоминаются в летописях, и которые находят аналогии у полабских и поморских славян. Это многочисленные имена, оканчивающиеся на -ята/-ата и на -хно. Например: Вышата, Жирята, Климята, Малята, Гахно и т.д. Отголоски этих имен сохранились в топонимике края. Например, деревни Жерятки, Жирятка, Жирятки, Жаратка и др., которые происходят от имен Жирятъка (уменьш. к Жирята).
Новгородский список посадников, в своей основе восходящий к Своду 1167 г., открывается именем Гостомысла. Предание о Гостомысле признается большинством исследователей достаточно древним. Обращает на себя внимание принадлежность этого имени к числу балтийско-славянских княжеских имен (ободритский князь Gostomysl; по источнику - Goztomuizli, 884 г.), лапидарность первых фиксаций предания об основателе древнего Новгорода . При этом, большинство древнерусских фиксаций простых личных имен, содержащих основу Гост-, (Гость, Гостило, Гостильць, Гостена и др.), связано преимущественно с северо-западными, новгородскими землями . Материалы новгородского берестяного письма неоднократно фиксируют имена Гостилъ, Гостила, Гостята .
Что же касается топонимики, то, по мнению В.Л. Васильева, «многие топонимы основаны на личных именах общеславянского распространения или по крайней мере заключающих базовые компоненты общеславянского фонда композитных антропонимов, − такие названия доносят до нас черты наддиалектного антропонимического единства праславянского языка, но ничуть не свидетельствуют о заселении Северо-Запада пресловутыми пришельцами издалека − балтийскими, южными и западными славянами» . Однако картографирование ряда форм антропонимов, сделанное В.Л. Васильевым, говорит об обратном, поскольку отражают конечные пункты их распространения.
Действительно, многие древнеславянские сложные антропонимы (от составных имен собственных) лишены региональных черт и, будучи принадлежностью общеславянского антропонимического фонда, маркируют этноязыковое единство древних славян. Но базирующаяся на них новгородская топонимия находит точные соответствия чаще у западных славян, подчеркивая большую выделенность новгородско-западнославянских схождений. Немалое количество таких названий в Новгородской земле говорит о значительной доле развитого праславянского наследия в языке того населения, которое заселило некогда побережья Ильменя, Ловати, Мсты, Шелони, Волхова.
Для примера. Название деревни Гореслава (в волости Гостыничи) происходит от имени Горѣславъ / Гориславъ, которое широко употреблялось в новгородско-псковском ареале (Богуслав Гориславичь, Вячеслав Гориславичь, новгородец Гориславличь). Имя использовалось западными славянами: имена -польское Gorzysław, полаб.-помор. Gorislav, полаб. геогр. Gorezlawe, топонимы полаб. Gorezlawe, откуда нем. Gösslaw и Göslow на северо-востоке Германии, Gorzesław в Польше. Форма ойконима Воибуцкая Гора (деревня Вышневолоцкого уезда, Тверская губерния; ареал сопок) указывает на имя *Воибудъ («будет воином»), не осложненное притяжательной суффиксацией. Данный антропоним имеет аналогии в таких географических названиях, как Wojbądz полабских славян и немецкий Wobbanz – средневековое село на острове Рюген .
Особого внимания заслуживают палеоботанические исследования, проведенные в последние годы в Новгороде, Городище и Поозерье учеными из Кильского университета. Результаты этих работ показали, что набор злаковых культур, распространенных в Новгородской земле в IX—XI вв., был аналогичен ассортименту злаков, культивировавшихся в славянских памятниках южной Балтики (Ольденбург).
Об устойчивых связях Великого Новгорода с южно-балтийским побережьем в Х-ХI вв. свидетельствует сходство сплавов цветных металлов, из которых были сделаны некоторые изделия, исходящие из земель Великого Новгорода и из земель южной Балтики. Черты сходства обнаруживаются и в изготовлении музыкальных инструментов. В частности, конструктивные особенности лировидных гуслей, найденных в Новгороде, Гданьске и Ополе (начиная с X-XI вв.), оказываются идентичными и восходят в единой школе строительства этих музыкальных инструментов.

Итак, можно сделать вывод, что существуют вполне определенные данные, указывающие на истоки славянского населения поздней миграционной волны в Новгородскую землю. Однако эти выводы будут оставаться голословными до тех пор, пока не будут найдены промежуточные пункты данной миграции. Как уже говорилось выше, есть все основания полагать, что миграционная волна шла со стороны балтийского моря. Рассмотрим, есть ли реальные указания на данный процесс, зафиксированы ли промежуточные пункты вдоль неславянского побережья Балтики.
Древние мореходы предпочитали передвигаться на своих судах вдоль побережья, где они могли бы укрыться в случае шторма и пополнить припасы. К сожалению, такие небольшие стоянки, если они и были, с трудом фиксируются на археологическом материале. Лишь крупные промежуточные пункты, которые превратились в многоэтничные торгово-ремесленные поселения, тесно связанные с местным населением, могут указать на передвижение более или менее крупных групп переселенцев. Одним из таких вероятных промежуточных пунктов можно назвать открытое торгово-ремесленное поселение Трусо, который существовал на юго-западной окраине прусского ареала в примерном хронологическом промежутке между 700 и 880 годами н.э. Как показывает археологический материал, здесь фиксируются четкие следы западнославянского населения .
Гипотетически продвижение славян с юга Балтики можно зафиксировать также на территории латвийского побережья между Лиепае и Вентсплисом. М.В. Битов отметил здесь у местного населения наличие примеси более южного, по сравнению с прибалтийским, антропологического типа. Данную особенность автор связывает с аналогичными типами Поморья и Мекленбурга IX-XII вв.
В результате появления на Северо-Западе Руси нового, западнославянского, населения (или в процессе расселения, растянувшегося на несколько столетий), в VIII в. зарождается археологическая культура, которую принято называть «культурой сопок» и отождествлять со словенами новгородскими.
С самого начала эта культура была неоднородна, что видно, прежде всего, по различиям в устройстве погребальных памятников и керамике. Как отметил Г.Н. Пронин, «высокие погребальные насыпи Северо-Западного региона, которые традиционно именуются «сопкими», не представляют собой однородной в культурном и хронологическом отношении пласт». Причина этого, на наш взгляд, заключалось в том, что население Полабья и Польского Поморья, откуда появилось данная миграционная волна, состояло из разных племен, которые имели между собой определнные различия.
Самые ранние сопки, поддающиеся датировке, относятся к IX в. Датировка VIII в. возможно только для нескольких памятников в районе Старой Ладоги, причем некоторые исследователи полагают, что это не сопки, а особые курганы, досыпанные в более поздний период. Обращает на себя внимание и «немногочисленность погребений. Малочисленность погребений нельзя объяснить неустойчивым расселением и переходом с места на место населения. В зонах концентрации сопок поселения существовали на протяжении жизни нескольких поколений.
Однако обилие западнославянской керамики, расширение домостроительства по западнославянскому образцу, указывают на значительный приток нового населения в Ильменское Поозерье уже в самом начале VIII в., возможно, в конце VII в. Таким образом, далеко не всегда и далеко не везде сопки возникают синхронно живой поселенческой культуре. Кроме того, расположение ранних сопок не охватывает всего района, где фиксируется вещевой комплекс этой культуры.
(про то, как хоронили своих умерших переселенцы я опускаю - длинно и нудно). Скажу лишь, что, скорее всего, обряд сооружения сопок возник на месте. Тем самым во многом решается вопрос о происхождении данного погребального обряда, поскольку у западных славян побережья Балтийского моря курганный обряд погребения получил распространение практически синхронно распространению сопок на Северо-Западе Руси.

Я остановилась на тезисе, что у западных славян побережья Балтийского моря курганный обряд погребения получил распространение практически синхронно распространению сопок на Северо-Западе Руси. Здесь стоит отметить, что до недавнего времени появление курганного обряда погребения на славянском побережье Балтики датировалось не ранее чем второй половиной X в. или рубежом Х-ХI вв. Древнейшим можно было назвать только могильник в Волине и насыпи под Колобжегом и в Ральсвике на острове Рюген. Однако, согласно находкам последних лет в северном Приэльбье (Локнице) и в Польском поморье, появление курганного обряда у прибалтийских славян можно датировать не позднее, чем второй половиной VIII в. — рубежом VIII - IX вв. Распространение этого обряда произошло в IX в. Вопрос о происхождении данной погребальной обрядности у западных славян побережья Балтийского моря пока окончательно не решен. В. Вогель связывает ее появление со скандинавами, а Е. Цолль-Адамикова - с южной ветвью западных славян, у которых курганные могильники появились уже в VII в.
Весьма характерен географический разброс памятников: они представлены в нескольких удаленных друг от друга анклавах от Вагрии и Вендланда на западе и нижней Вислы на востоке. Не смотря на такую рассредоточенность, их объединяет много общих черт, в числе которых, - четырехугольные каменные обкладки

В "готовом виде" курганная обрядность не могла быть перенесена на территорию Северо-Запада: курганы с трупосожжением здесь по погребальному ритуалу отличались большим разнообразием, что свидетельствует об отсутствии единого, сложившегося обряда. При этом на славянском побережье Балтики становление курганной обрядности еще не завершилось. Процесс становления курганной обрядности протекал в обоих регионах синхронно.

Первыми на Северо-Западе Руси сопки появились вокруг Ладоги и одновременно с ее возникновением. В самой Ладоге в это время появляются так называемые "большие дома". Вокруг этих построек и погребений ведутся самые яростные споры норманнистов и антинорманнистов – кем они были оставлены – норманнами, финно-уграми, славянами или кем-то еще? Но в нижних слоях Ладоги почти нет изделий финно-угорского происхождения. Зато лепная керамика Ладоги VIII – X вв. тождественна лепной посуде поселений истока Волхова, в том числе нижних слоев Новгорода, и Ильменского Поозерья. Таким образом, можно заключить, что основную часть жителей Ладоги составляло то же население, что обитало в конце I тысячелетия н. э. в самом центре Новгородской земли и оставило такие погребальные памятники, как сопки.

Неоднократно высказывались мнения о скандинавской принадлежности если и не всех типов сопок, то, по крайней мере, первых из них. Однако, если считать сопки погребальными памятниками скандинавов, то еще предстоит объяснить как различия в погребальной обрядности со скандинавской традицией , так и отсутствие большого количества скандинавских вещей, которые должны были бы сопутствовать такому большому количеству населения. Считается, что высота сопки и применение камня указывает именно на скандинавское присутствие, так как похожие (хотя есть и определенные различия в погребальной обрядности) захоронения есть в Средней Швеции (Упланд, Старая Упсала). Однако их прекращают сооружать уже с середины VI в. Подробнее см. Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Историко-археологические очерки. - Л., 1985.

Новгородские сопки по обряду отличаются от больших курганов Скандинавии, где нет «ярусных» погребений. Нет никаких данных в пользу раннего присутствия здесь скандинавов и по антропологическим данным. как отмечала Алексеева Т.И., «могильники Приладожья не дают подтверждения их скандинавского происхождения, так как население, оставившее эти могильники, в антропологическом отношении оценивается как славянское и финское». Санкина С.Л. пишет в своей работе (Этническая история средневекового населения Новгородской земли по данным антропологии. — СПб., 2000. Стр. 96.), что в антропологии населения Приладожья не отмечается воздействия германского комплекса, особенно если сравнить с аналогичными процессами у славян Балтийского побережья.

Здесь необходимо остановиться на вопросе об использовании каменных конструкций в сопочных сооружениях. В свое время (в первой половине 1980-х гг.) Г.Н. Пронин вынужден был признать, что «происхождение традиции широкого использования камня в погребальных древностях Северо-Запада остается неясным» . С тех пор положение мало изменилось.
Каменные конструкции в насыпях давно привлекают внимание исследователей. Предпринимались попытки на основе этого признака выделить памятники в особую группу, или рассматривать их как следствие появления в низовьях Волхова переселенцев, в этническом отношении отличных от другого населения в ареале сопок . В.В. Седов соотносил различные каменные сооружения с балтскими погребальными традициями . Другие исследователи относят каменные сооружения к числу ритуальных элементов лишь вторично, предполагая, что они предназначались для укрепления насыпей.
Груды, или кучи («наносы») камней в сопках как правило, представляют собой крупные сооружения неправильной формы (лишь в одном случае отмечено правильное «сферовидное» скопление камней), представляющие, вероятно, развалы каких-то более регулярных сооружений, сложенных «насухо», деформировавшихся позднее под тяжестью насыпи. Находятся они всегда в основании сопки, в центре или близ него.
Сопки типа 3 имеют аналогии на Юге Балтики - на острове Рюген. Там курганы (высокие, до 7,5 м., содержат по несколько захоронений и каменные кладки) появились раньше, чем в польском Поморье и Полабье, где сам обряд курганной культуры начал распространяться только с VIII в. В районе Ладоги сопки выше, чем на Рюгене, но это вызвано тем, что они неоднократно досыпались в более позднее время и имели многоярусную структуру.
Все сопки выше 7 м. сооружены на подсыпке около 2 - 2,5 м., имеющую плоскую вершину и крутые склоны. На площадках, образуемых вершиной подсыпки прослеживаются следы ритуальной деятельности: каменные вымостки, огневища, разбросанные ветви деревьев и кости животных. О том, что подсыпка не была промежуточным этапом строительства сопки, а представляла собой законченное сооружение, говорят каменные обкладки в их основании и следы установки деревянных столбов. Таким образом, судя по археологическим данным, эта подсыпка представляла собой культовое сооружение (капище), аналогичное круглым культовым сооружениям западных славян .

Еще одну аналогию можно провести между каменными кругами и могильниками поморян, где над погребениями сооружались каменные оградки. Курганный обряд погребения распространился на славянском побережье Балтики со второй половины VIII в. - рубежа VIII-IX столетий. Это массовые захоронения с использованием каменных обкладок погребений. Весьма характерен географический разброс этих памятников: они представлены в нескольких удаленных друг от друга анклавах от Вагрии и Вендланда на западе и нижней Вислы на востоке. Не смотря на такую рассредоточенность, их объединяет много общих черт. Древнейшие из западнославянских курганов с каменными обкладками связаны с так называемым фельдбергским горизонтом. А ранние курганы на берегу Чудского озера с выкладками из камней сопровождаются находками обломков керамики именно фельбергского типа.

На мой взгляд, многие элементы погребального обряда, которые трактуются исследователями Северо-Запада Руси как скандинавские, могли быть перенесены на местную почву опосредовано, поскольку подобные заимствования фиксируются на славянском побережье Балтийского моря с самого момента их появления в этом регионе. На некрополях торговых факторий южного побережья Балтики в полной степени проявляется взаимодействие различных идеологических представлений и культовых ритуалов. Положенные в могилы вещи только за некоторыми исключениями позволяют доказать этническую принадлежность умершего. Скандинавские предметы находят, например, в славянских захоронениях в Ральсвике (остров Рюген). Поэтому этническую принадлежность применительно к некрополям юга балтийского побережья определяют на основе анализа погребального ритуала, относя все пышные погребения к скандинавским. Однако подобная трактовка вызывает серьезные сомнения, поскольку подобные выводы не оставляют места для захоронений славянской знати. Создается впечатление, что вся славянская элита была исключительно скандинавского происхождения. Такой подход категорически противоречит известиям письменных источников.

На мой взгляд, можно говорить о привнесении в процессе западнославянского расселения если и не сложившегося погребального обряда, то отдельных его элементов, повлиявших на становление новой погребальной обрядности в Новгородской земле. Обилие локальных вариантов метода сооружения сопок может говорить о том, что ко времени возникновения Древнерусского государства этот процесс не был еще завершен.Возможно, распространение традиции использования каменных сооружений, получившая к IX в. широкое распространение на побережье Балтики, в какой-то мере связано с балтами. Косвенно на это указывают данные топонимики. Многие топонимы острова Рюген и прилегающих территорий, с которых началось распространения «каменной традиции» в западнославянских землях, — балтского происхождения, и указывает на присутствие здесь в это время балтского населения . Отдельные элементы погребальной обрядности, связанные с применением камня, могут иметь и скандинавские истоки.

Когда речь заходит о западнославянской миграции на территорию Северо-Запада Руси, неизбежно встает вопрос о ее истоках. Славянские группы, которые ныне причисляются к западнославянским, населяли обширные территории на побережье Балтийского моря и к югу от него (территории современных Северной Германии, Польши и Чехии). Это огромная территория, заселенная в раннем средневековье множество племен, имевших, порой, значительные культурные отличия. Таким образом, применение слова «западнославянский» к определению этнической принадлежности тех или иных элементов археологических культур Северо-Запада оказывается слишком расплывчатым и лишенным всякой конкретики.
Требуется разработка этого вопроса, поиск неких этнических маркеров, которые позволят уточнить исходные территории расселения славян на территории современных Новгородской и Псковской областях. Это необходимо для формирования более полного представления о тех этнических и культурных процессах, которые происходили здесь накануне возникновения Древнерусского государства.
Таким этническим маркером может служить керамика.
Керамика Северо-Запада до сих пор не изучалась с точки зрения происхождения форм с этнической точки зрения. К сожалению, в археологической литературе не существует монографий, обобщающих и систематизирующих этот материал, нет аналитических и сравнительных работ (за исключением отдельных статей , посвященных отдельным наиболее крупным и значимым поселениям региона).
Керамический материал считается очень ярким этническим маркером для культур Южного побережья Балтийского моря и севера Польши. Германскими и польскими исследователями она зачастую также используется для датировки памятников , так как керамика западных славян демонстрирует длительность производства и постоянство форм. На относительно небольшой территории отмечается довольно большое различие в развитии керамики, хотя основные тенденции был едины .

На территории современных Северной Германии и Польши, в VII—VIII вв. на общем субстрате с неорнаментированной керамикой, получившей в археологической литературе название суковско-дзедзицкой керамики, возникли несколько региональных групп. На основании данных письменных источников они связываются исследователями со следующими племенами:
• фельдбергский тип керамики — с вильцами (велетами) и ругами (остров Рюген и прилегающие к нему территории балтийского побережья). Данная керамика получила развитие с середины VIII в. Особо стоит отметить, что вильцы заселили восточные области Мекленбурга в составе особой миграционной волны и прервали развитие общих форм (типа суков-дзедзице) почти на два столетия. Особенно характерен данный тип керамики для IX в., на таких поселениях, как Фельдберг, Волин, Щецин, Колобжег. В Мекленбурге, напротив, он составляет ничтожно малый процент – 4% .
• фрезендорфский тип керамики — с племенем ругов (VIII—IX вв.).
• торновская керамика — с лужичанами (VIII—IX вв.).
• керамика менкендорфского типа связана с ободритами и рядом других племен. Она получила развитие на рубеже VII-VIII вв. и ее ареал соответствует ареалу распространения суковско-дзедзицкой керамики (культурные типы последовательно сменяют друг друга). Процессы вытеснения суковско-дзедзицкой керамики менкендорфской в разных регионах земли ободритов были неоднозначными. В ободритском ареале суковско-дзедзицкая керамика доживает до IX в., но в слоях этого времени она составляет уже сравнительно небольшой процент.

Исследователи выделяют еще один тип керамики - гросс-раденского типа, которая местами встречается в нижних слоях славянских городищ Северо-Восточной Германии вплоть до начал X в. Она связывается с германским этническим компонентом, включенным в славянскую среду южного побережья Балтики, вероятно, с эпохи заселения данных территорий славянскими поселенцами. Однако стоит учитывать, что керамика гросс-раденского типа при своем появлении и распространении сопровождает посуду менкендорфского типа.
Таким образом, установив аналогии между керамическими формами западнославянских земель Южной Балтики и Северо-Запада Руси, можно не только получить еще одно доказательство наличия миграционной волны как таковой, но и точно определить ее истоки.
Как показывает анализ археологических комплексов Северо-Запада Руси, керамика, традиционно выделяемая исследователями в группу «западнославянская» была изначально неоднородна по своему составу, хотя к X в. основная часть керамики западнославянского типа, широко представленная на памятниках региона, изготавливалась на месте, в крупных городских центрах .
Если обобщить имеющиеся в настоящее время данные, то вырисовывается следующая картина. На поселениях, в сопках и длинных курганах конца VII—X вв. встречаются аналоги практически всем указанным выше типам западнославянской керамики. Однако процентное соотношение и хронологические рамки для каждой группы различны. Впрочем, все данные еще нуждаются в обощениях и сопоставлениях.
Трудно согласиться с мнением В.В. Седова, что единые исходные виды керамики указывают на то, что славяне балтийские, как и кривичи и словене новгородские, происходили из одного праславянского региона. В таком случае развившиеся на новом месте типы были бы ближе к единому исходному варианту, чем к другим локальным группам. Скорее, стоит говорить о привнесении (в более позднее время, чем полагает В.В. Седов) уже развитых керамических традиций, которые получили самостоятельное развитие на новом месте.
Очень важен тот факт, что на поселениях Северо-Запада Руси, помимо находок западнославянских керамических форм, встречаются и местные подражания, и гибриды, объединяющие черты разных групп южного побережья Балтики. Интересно, что подражания местные гончары создавали только менкендорфским и фрезендорфским формам . Это означает, что в условиях «плавильного этнического котла» городов Северо-Запада Руси происходили стремительные процессы смешения различных культурных (и этнических) компонентов.
К сожалению, мало информации о процентном соотношении менкендорфской керамики (ободриты) и фельдбергской (вильцы, ране). Как известно из письменных источников, между этими племенами шла длительная вражда. Поэтому такие данные могли бы предоставить интересный материал для анализа взаимоотношений представителей этих племен на новой территории. Однако тот факт, что именно эти керамические формы были наиболее «престижны» (раз именно им создавались подражания), косвенно указывает на то, что выходцы из этих земель пользовались примерно равным влиянием на новых землях.
Керамика западнославянского типа продолжала поступать в крупные городские центры Северо-Запада Руси вплоть до XI в. Интерес представляют и немногочисленные курганы с каменными конструкциями (бассейн Псковского и Чудского озер, Мстинско-Ловатское междуречье и Лужско-Онежский регионы, Ижорское плато) в которых были найдены сосуды, аналогичные западнославянским периода X – сер. XI вв. . Это свидетельствует о непрерывности контактов и в эпоху Древнерусского государства.

Основная часть домов северо-запада Руси в раннем средневековье была представлена небольшими наземными жилищами срубной конструкции с дощатыми полами, главное различием между которыми представляют отопительные устройства (глиняные и каменные печи). Данные постройки имеют аналоги практически на всем побережье Балтики за исключением торновской группы, для которой изначально были характерны столбовые конструкции больших размеров, и, отчетливо выделяют ареал расселения балтийских славян на фоне славян южных групп (даже от вплотную примыкающей к нему пражско-корчакской территории), для которых характерно строительство полуземлянок.
Происхождение наземных срубных жилищ на территории расселения балтийских славян имеет свою эволюцию, в отличие от русского северо-запада, куда этот тип домостроения был принесен в готовом виде. При расселении на север с более южных территорий славяне сначала принесли с собой южную технику домостроения – небольшие срубные жилища, несколько углубленные в землю (на 0,5-1 м.). Однако на северных территориях почвы более сырые, а потому жилые постройки быстро эволюционировали в наземные с хозяйственными ямами, которые, в свою очередь, потом быстро исчезли. Дома срубной конструкции с хозяйственными ямами (как правило, расположенными около печки) в сочетании со славянской керамикой являются наиболее характерным элементом суковско-дзедзицкой культуры и, частью, менкендорфской.
На Северо-Западе Руси широко распространены небольшие наземные срубы с дощатыми полами с печью в углу. Для ранних малых срубных построек характерно наличие небольших подполий. Самым показательным различием между малыми наземными срубными постройками Северо-Запада является устройство отопительного устройства: глинобитные (западные районы) и каменные (в восточных). Наличие в кривичско-словенском регионе в однотипных постройках VIII-X вв. печей двух типов заставляет предположить разные истоки одного из двух типов отопительных устройств. Глиняные печи распространены в западной части ареала культуры псковских длинных курганов, практически не затронутой распространение культуры сопок , а для синхронных западнославянских памятников характерны каменные печи.
Отдельно стоит сказать о ладожском домостроении. Тип квадратного жилого дома с печью в углу появился в Ладоге уже в начальный период – в VIII в. В это же время появляется и особый тип домов – так называемые «большие постройки».
Вопросу происхождения так называемых «больших домов» Ладоги, их этнической атрибуции и проблеме этнической смены населения, связанной с исчезновением данного типа жилища, посвящена обширная историография. Одни исследователи полагали, что «большие дома из слоя Е на Земляном городище являлись жилищами большой патриархальной семьи, а изменения в домостроительстве на более поздних этапах связаны с социальными переменами в жизни общества , другие авторы видели в разнотипности жилых комплексов отражение определенной этнической неоднородности населения Ладоги . Первая концепция не нашла развития в исторической и археологической литературе как наименее обоснованная, и все последующие дискуссии развернулись вокруг второй точки зрения на проблему.
Обе версии были основаны именно на постулате о смене одного типа домостроительства другим. Однако В.П. Петренко на основании данных раскопок на Варяжской улице в Старой Ладоге доказал, что резкой смены домостроительства на поселении не было. Как выяснилось, и большие и малые формы домов здесь соседствовали изначально. Столь резкое противопоставление особенностей ладожского домостроительства VIII-IX и X вв. носит искусственный характер, поскольку остатки небольших квадратных в плане изб с печью-каменкой в углы зафиксированы на Земляном городище уже в слое Е, а так называемые большие дома были не редкостью в застройке X в. на левом берегу р. Ладожки .
Наличие различных типов домостроения говорит об изначальной этнической неоднородности населения Старой Ладоги. Как отметил А.Н. Кирпичников, «до сих пор остается невыясненным вопрос о происхождении самого типа ладожского крупного дома, который имел такие особенности, как внутренние подпорные столбы и центральное положение отопительного устройства». Ни в Финляндии, ни в Швеции, ни в Прикамье домов, подобных ладожским, пока не обнаружено. Подчеркивается также, что дома ладожского горизонта Е отличны от достоверно славянских жилищ южных территорий, где господствовал такой тип домостроительства, как полуземлянки .
Как показывают результаты раскопок, «большие дома» различались по своим конструктивным особенностям и принадлежали различным этническим группам. К самому раннему этапу жизни Ладожского поселения (до 753 г.) относятся четыре «больших дома» каркасно-столбовой конструкции с очагом в центре и кузнечно-ювелирная мастерская. Их строительство исследователи связывают (на основе вещевого материала) с появлением норманнов в низовьях Волхова и создание одной из их общин своего поселка. Во второй половине 760-х гг. поселение прекратило свое существование. Судя по сокрытию набора инструментов и вотивного изображения Одина, жителям пришлось покинуть свои жилища. Произошла смена населения, которая связана с притоком нового населения и захватом в Нижнем Поволховье доминирующего положения носителями культуры сопок, то есть, славянами .
Спецификой застройки V яруса Ладоги (ок. 840 - ок. 865 гг.) стало появление в северной части раскопа В.И. Равдоникаса «большого» дома каркасно-столбовой конструкции с очагом на центральной оси, выделяющегося размерами и расположением и два больших срубных дома, и нескольких «больших построек», сочетающих в себе славянские и северо-европейские черты домостроительства. С этого времени большие постройки и малые срубные жилища с печью-каменкой в углу соседствуют.
Обращает на себя внимание сходство ладожских «больших домов» с жилищами фельдбергского населения, для поселений которого были характерны большие дома. В первые века своего пребывания на занятой территории (VII-VIII вв.) велетские племена отличались от окружающих племен . На их территории были распространены наземные срубные дома, которые, возможно, имели и второй этаж (отметим, что около 894 г. в Ладоге возводится крупногабаритное, вероятно, двухэтажное сооружение, вполне претендующее на роль хором ). Размеры домов, построенных велетами, сопоставимы с ладожскими (длина 7-13 м и ширина 4-6 м), а выполнены они также в технике сруба. Второй этаж мог быть столбовым или каркасным . В силу отсутствие комплексной информации (техника домостроения, расположение отопительного устройства, керамика) для проведения сравнений стоит отказаться от высказывания однозначных оценок.
Самым любопытным фактом является высокая концентрация деревянных игрушечных мечей V яруса Ладоги . В этой связи вспоминается о необыкновенной воинственности велетов, о которой неоднократно писали немецкие хронисты. Долгое время находки мечей с территории Древней Руси связывали исключительно со скандинавами, однако впоследствии, на основании изучения клейм на клинках, исследователи пришли к выводу о том, что значительная их часть изготавливалась в Рейнской области. Франкские мечи поставлялись непосредственно из земель франков, о торговле с которыми свидетельствуют королевские указы времен Каролингов .
Что же касается «большого» дома каркасно-столбовой конструкции с очагом на центральной оси (продолжение предшествующей традиции?), то здесь можно привести сравнение с княжеской резиденцией из Ольденбурга (Стариграда), племенной столицы вагров (ободритов), которые датируются второй половиной VII – первой половиной или концом VIII в. Это были две постройки, расположенные параллельно друг другу, размером 24Х8,2 м, разгороженные, как и ладожские «большие дома» внутренними перегородками с продолговатым очагом в центре и выполненные в столбовой конструкции .

В «Повести временных лет» в известном перечне народов, населявших Балтийское море, из западных славян упомянуты только «ляхи»: «Ляхове же, и пруси, чюдь преседять к морю Варяжьскому. По сему же морю седядь варязи семо к востоку до предела Симова, по тому же морю седять к западу до земле Агнянски да Волошьски» . С точки зрения версии о «варягах» как об обобщенном термине, означающем население балтийского побережья (это вопрос будет затронут ниже), подобная лакуна допустима. В таком случае славянское население балтийского побережья названо «варягами».
Но при описании истории расселения славян с Дуная в летописи следует фраза: «… словени же ови пришедше седоша на Висле, и прозвашася ляхове, а от тех ляхов прозвашася поляне, ляхове друзии лутичи, ини мазовшане, ини поморяне» . То есть, в перечне народов, населявших Балтийское побережье, лютичи, мазовшане и поморяне могут быть объединены летописцем под термином «ляхи». Против такой трактовки говорит распространение в русском фольклоре таких понятий, как: Леховинская земля – наименование Польши; ляховинский, ляховицкий, ляховецкий в значении «польский»; названия населенных пунктов Ляховичи, названия которых с точки зрения словообразования трактуются как «поселение рода Ляха», а не «поселения ляхов-поляков» .
В этом отрывке, повествующем о происхождении западнославянских племен «от ляхов» не названы ободриты. Более того, в «Повести временных лет» ободриты не упомянуты вовсе. Такой пропуск не может быть случайным: во-первых, летописец называет в этом отрывке все основные племенные объединения, известные нам по иностранным источникам, и незнание одного из крупнейших союзов выгляди странным; и, во-вторых, ко времени составления «Повести временных лет» ободриты еще не были окончательно покорены и онемечены.
Как отметил в свое время А.Г. Кузьмин, основываясь на текстологическом анализе «Повести временных лет», этноним «варяги» имел в разное время широкое и локальное значение . Изначальным «локальным» вариантом этнонима «варяги» могло быть обозначение ободритского племенного объединения. В таком случае, происхождение «локального» варианта этнонима «варяги» объясняется от названия племени вагров , которое входило в состав союза племен ободритов. Это племенное объединение получило свое название по имени одного из племен, входивших в него, и прочно закрепилось в современной историографии. Между тем, название вагров имело в племенном объединении равнозначное значение. Титмар Мерзебургский писал в своем сочинении: «разум того народа, что зовется ободриты и вагры». Гельмольд в «Славянской хронике» приводит древние предания о былом могуществе этого народа: «Альденбург - это то же, что на славянском языке Старгард, то есть «старый город». Расположенный, как говорят, в земле вагров, в западной части побережья Балтийского моря, он является пределом Славии. Этот город, или провинция, был некогда населен храбрейшими мужами, так как, находясь во главе Славии, имел соседями народы данов и саксов, и всегда все войны или сам первым начинал или принимал их на себя со стороны других, их начинавших. Говорят, в нем иногда бывали такие князья, которые простирали свое господство на земли бодричей, хижан и тех, которые живет еще дальше» .

Заметим в скобках. Версия о происхождении этнонима «варяги» от названия племени вагры не нова, но обоснований возможности такого перехода с лингвистической точки зрения пока дано не было. Первым ее высказал еще С. Герберштейн: «Однако с Любеком (Lubeca, Lubegkh) и Голштинским (Holsatia, Holstain) герцогством граничила когда-то область вандалов со знаменитым городом Вагрия, так что, как полагают, Балтийское море и получило название от этой Вагрии (Wagria); так как и до сегодняшнего дня это море, равно как и залив между Германией и Данией, а также между Швецией, с одной стороны, и Пруссией, Ливонией и приморскими владениями Московии — с другой, сохранили в русском языке название «Варяжское море» (Waretzokoie morie), т. е. «море варягов», так как, более того, вандалы тогда не только отличались могуществом, но и имели общие с русскими язык, обычаи и веру, то, по моему мнению, русским естественно было призвать себе государями вагров, иначе говоря, варягов, а не уступать власть чужеземцам, отличавшимся от них и верой, и обычаями, и языком. Герберштейн С. Записки о Московии. – М., 1988.

Основное значение слова «варяг» в «Повести временных лет» соответствует тому значению, которое зафиксировано в архангельском говоре, где слово «варяжа» обозначало «заморец», «заморье», «заморская сторона». Как показал анализ письменных источников, предпринятый В.В. Фоминым, «в контексте самой варяжской легенды и последующих известий о варягах, приходивших на русь «из заморья», оно указывает на балтийское Поморье в целом» . Этот вывод исследователя подтверждает указание Ипатьевской летописи, которая сообщает о жене польского князя (конец XIII в.): «бо бе рода князей Сербских, с Кашуб, от помория Варязского от Старого града за Кгданском».
Показательно, что в великорусском языке само слово «варяг» закрепилось только в значении «скупщик всячины по деревням, перекупщик, коробейник», поскольку основные связи между регионами поддерживали торговцы.
По мнению А.Л. Никитина, «термин «варяг», впервые зафиксированный византийским хрисовулом в 1060 г., укоренился на Руси не ранее второй половины XI в.». Все варяжские сюжеты «Повести временных лет» имеют новгородское происхождение, а древнейшие новгородские летописи в своих оригинальных статьях, посвященных событиям X-XI вв., не знают «варягов» (все остальные упоминания о них восходят к тексту «Повести временных лет», который в древнейших списках Новгородской первой летописи представлен в сокращенном виде). Древнейшим упоминанием варягов в отечественных источниках можно считать перевод Георгия Амартола (первая половина XI в.), где сказано, что Русь – «от рода варяжска» (в оригинале – «от франков») .

Востоковед Д.Е. Мишин, анализируя фрагмент из трактата арабского писателя Джайхани (913/914 – 943) «Книга путей и государств», в котором упоминаются варяги, пришел к выводу, что «варяги были известны на Востоке под таким именем уже в первых десятилетиях X в.». Речь идет об отрывке, сохранившемся как цитата из упомянутого сочинения в более позднем трактате «Вершина познания в разделении небосвода» аль-Хараки: «Также из него (Западного моря, т.е. Окиана – Д.М.) выходит огромный залив, находящийся к северу от земель славян; его называют также Морем варягов (Бахр Варанк), - это народ, живущий на его берегу. Этот залив продолжается до земель булгар-мусульман; его протяженность в длину с востока на запад составляет триста миль, а в ширину – сто миль» .
Как верно отметил Д.Е. Мишин, варяги Джайхани меньше всего напоминают наемников. Для него они представляют собой некий народ, имеющий определенный ареал расселения. Огромный залив, выходящий из Океана, следует, без сомнения, считать Балтийским морем, а также тем путем, которым купцы проделывали в направлении Волжской Булгарии. Согласно этому отрывку, варяги живут на побережье Балтийского моря, а земли славян находятся к югу от него. Эти земли славян, учитывая маршруты купцов, следует отождествлять с территориями славянского населения Северной Руси, прежде всего, - словен новгородских.
Однако мы не можем согласиться с трактовкой, что «если путешествовать от них (словен новгородских) в северном направлении, можно прийти только в одно место – в Скандинавию», поскольку, чтобы туда попасть, путешественнику предстояло проделать путь мимо всего балтийского побережья, которое было заселено как славянами, так и балтами. «Этот народ, живущий на берегу» должен был иметь достаточно большой ареал расселения, чтобы в честь него было названо море, и активен в международной торговле, чтобы его присутствие было зафиксировано на Волго-Балтийском пути. «Этот народ» не назван славянским, он отделен от словен новгородских. Но он и не противопоставляется им этнически: здесь лишь констатируется факт, что два народа с разными названиями живут на разных территориях.
То, что варяги в упомянутом отрывке названы «народом» и датировка этого известия X в. действительно играет большую роль для изучения вопроса об этническом осмыслении термина «варяг» на протяжении последующих двух столетий. И главное в этом вопроса констатация факта - «варяги» в это время играли роль самоназвания (если согласиться с версией, что арабский автор получил информацию от пришлых купцов), - поскольку для скандинавов слово «варяг» нигде не зафиксировано как этнический термин.
Обращает на себя факт малочисленности топонимики, производной от этнонима «варяг», в то время как рус- топонимика относительно многочислена: Руса, Порусье, Околорусье (в южном Приильменье); Руса на Волхове, Русыня (на Луге), Русська (на Воложбе) и Рускиево (в низовьях Свири), в Приладожье, Русовщина (р. Шуя) и др. На территории России «рус»- топонимы сконцентрированы в северо-западных областях и являются продолжением массива, проходящего с территорий современной Польши через Прибалтику и Белоруссию. «Полученные результаты говорят о том, что миграция руссов происходила из южнобалтийских областей и осуществлялась в основном широкой полосой вдоль побережья на восток.» С территории Германии по северному побережью Европы протянулась вереница рус-топонимов. «на основании приведенных данных районом локализации руссов следует искать исконные земли обитания западных славян, Германию и Польшу».
Упомянутая Новгородской 1-й летописью Варяжская улица на Торговой стороне под 1272 г. («… загорѣся на Варяжьскои (по другому списку - «Варескои») улици») свое название, надо полагать, получила в связи с появлением в городе варягов, приглашенных Ярославом. На это указывает Новгородская 3-я летопись («Книга, глаголемая Лѣтописецъ Новгородской»). В записи под 1014 г. летописец поясняет данный урбаноним следующим образом: «Ярославъ же посла за море и приведе Варягъ, бояся отца своего (и того ради Великая Варяжская улица словетъ, понеже ту Варяги стояли)». Однако надо обратить внимание, что Варяжская улица располагалась в самом центре Славянского конца. В материалах писцовой документации конца XV в. встречается любопытный произносительный вариант Вережская, говорящий, как будто, об этимологическом единстве годонима Варяжская и ряда новгородских топонимов типа Верясско (дер. на Средней Ловати), Веряжа (р. близ Новгорода), Варесская, Варецкая, Варетцкая и др., которые могут быть производными от слова «варяг», «варяжский», появившиеся благодаря утрате согласной ж (в силу диалектного смешения мягких ж и з, ш’ и с’) .
Итак, соглашусь с исследователями, которые полагают, что варяги, - это «поморяне», обобщающее название жителей Балтийского побережья. Поэтому название варяги всегда распространялось на разные морские народы, и только на морские. С этой точки зрения позиция летописцев, которые выводили новгородцев «от рода варяжска», вполне обоснована – как было показано выше, обилие археологических материалов связывают Новгородскую землю с самыми разными областями славянского Блатийского побережья: «новугородьци, ти суть людье ноугородьци от рода варяжска, преже бо беша словене».

Рассматривая вопросы, связанные со славянским регионом Балтики, нельзя не затронуть вопрос об этнической природе колбягов, которых ряд исследователей связывают с жителями поморского города Колобжег . В кратком тексте «Русской Правды» колбяги упомянуты наряду с варягами:
«Аще ли ринеть моужь моужа любо от себе, любо к собе, 3 гривне, а видока два выведеть; или боудеть варягъ или колбягъ, то на ротоу»
«Аще ли челядинъ съкрыется любо оу варяга, любо оу кольбяга, а его за три дни не выведоуть, а познають и в третии день, то изымати емоу свои челядинъ, а 3 гривне за обидоу» .
В Пространной Русской Правде колбяги также неотделимы от варягов:
«Аче попъхнеть мужь мужа любо к собе ли от собе, любо по лицю оударить, ли жердью оударить, а видока два выведуть, то 3 гривны продажи; аже будеть варягъ или колбягъ, то полная видока вывести и идета на ротоу» .
И варяги, и колбяги в тексте фигурируют как иностранцы - личное оскорбление должно быть доказано посредством двух видоков (свидетелей). Но для варяга или колбяга делается исключение, они могут доказывать личною присягою как иностранцы, которым не легко было найти послухов на чужой земле. Но условия судопроизводства – единственное, что их связывает. Доказательств этнического родства варягов и колбягов «Русской Правды» в тексте нет.
С другой стороны, следы пребывания колбягов сохранились в топонимике Северо-Запада, ср. Колбь, Колпино и т.п. По писцовым книгам конца XV в. в Обонежской пятине известен погост «Климецкой в Колбегах» (бассейн реки Сясь) . Следовательно, колбяги жили в Новгородской земле относительно многочисленными группами.
Одна из новгородских грамот на бересте (грамота № 222), датируемая концом XII — первой четвертью XIII в. (Неревский раскоп), к посаднику Гюргию Иванковичу содержит упоминание колбягов: «От Матея ко Гюргию. Теперь я пришел. Вот из-за чего я не шел: встречу тебя... Если же в самом деле они запираются (не признаются), то я даю княжескому детскому гривну серебра и еду с ним, потому они поставили меня своим запирательством в положение вора. Еси колбяги не бежали, в твоих руках распределение долей, деньги по людям (деньги, которые различные люди должны) — нет тут тебе убытка или единой векши». В данной грамоте упоминается княжеский детский которому некий Матей платит гривну серебром для того, чтобы тот поехал с ним в качестве защитника и оправдал Матея, так как его обвинили в каком-то хищении, связанном, по-видимому, со взиманием податей с колбягов . Взимание податей новгородцем было бы возможно только в условиях территориальной близости колбягов.
В исландском географическом памятнике XII в. землей колбягов (кольфингров) названа Русь или царство Гардарики: «земля кольфингров (Kylfingaland), которую мы называем царством Гардарик (terra kylvingorum, quam vocamus regnum Gardorum) . «Сага об Эгиле Скаллагримссоне» — одна из саг об исландцах, рассказывающая о четырех поколениях рода Эгиля и охватывающая события с конца IX по конец Х в. (записана в 1200—1230 гг.) также упоминает «кольфингов». Это упоминание исследователи источника относят к числу черт и отношений более позднего времени, оказавшихся в саге перенесенными на времена конунга Харальда Прекрасноволосого. В саге описано столкновение норвежцев в Финнмарке с кирьялами (корелами) и колбягами (последние фигурируют в рассказе под именем «кюльфингов»). Торольв встретил кюльфингов во время своего первого торгово-даннического похода в Финнмарк. Кюльфинги, пришедшие «с востока», занимались торговлей с местным населением, «а кое-где — грабежами». Торольв уничтожает этих встретившихся на его пути конкурентов . Поскольку в данном источнике «кюльфинги» приходят в Фенноскандию с востока, то они никак не могли прийти сюда из Колобжега.
Древнерусское название «колбяги» встречается в византийских источниках как «кулпинги» и означает буквально «особые наемники» . В византийских источниках XI в., как и в древнерусских («Русская Правда») кулпинги/колбяги всегда упоминаются в паре с варягами.
Согласно одной из последних гипотез, выдвинутой Д.А. Мачинским, колбяги - это этносоциальная группа, «сплавившаяся из пришлых скандинавов, из приладожских (и иных) финнов, из потомков полиэтничной волховско-сясьской «руси» и занятая сельским хозяйством, промыслами, сбором дани, торговлей и службой в византийских и русских войсках» , которая археологически связана с приладожской курганной культурой . С данным утверждлением трудно согласиться: для столь крупной группировки упоминание колбягов слишком малочисленны. Кроме того, «социальной» группу при такой сфере деятельности (и земледелие, и служба в византийских войсках) назвать сложно.
При анализе упомянутых источников обращает на себя внимание поздняя фиксация «колбягов», связанная с XI-XII в. (или XIII в.). Все упоминания, за исключением византийских, связаны с территорией Новгородской земли, и почти неразрывны с варягами.
Казалось бы, все эти упоминания противоречат версии о происхождении «колбяг» из Колобжега. Но рассмотрим источники в хронологическом порядке.
Для XI столетия колбяги упомянуты в византийских хризовулах и «Русской Правде». Для византийцев колбяги – воины, «особые наемники». В «Русской Правде» не указана воинская принадлежность колбягов, но она подразумевается фактом их появления в этом тексте – в связи с призванием варягов Ярославом.
В этот период, в XI в., в Поморье Колобжег (Колоберег) становится центром независимого славянского княжества.
Применительно к XII в. источники упоминают колбягов как особую этническую (социально-этническую?) группу на территории Новгородской земли, что подтверждается данными топонимики, которая дает дань Новгороду и предпринимает военные и торговые вылазки в Фенноскандию.
В начале XII в. Колобжег и прилегающие к нему территории были покорены Болеславом Кривоустым, началась христианизация города: Титмар Мерзебургский упоминает Кольбергское епископство , основанное Болеславом в 1000 г. (Кольберг – онемеченное название Колобжега, ср. с кольфингами саг). С середины XII в. началась активная германизация Колобжега.
В связи с этими событиями немногочисленные упоминания колбягов приобретают некоторую осмысленность. Обозначение «колбяги» появилось как обозначение населения города Колобжега и прилегающих к нему территорий (ср. Новгород – новгородци, Колоберег - колбяги) с образованием независимого княжества в XI в. Учитывая высокую роль на международных путях, которую город занимал в это время, участие выходцев из его социальной верхушки в качестве военных наемников вполне обосновано. Со времени покорения Болеславом города и начала онемечивания прилегающих к нему земель начался исход некоторой части жителей в Новгородскую землю. Показательно при этом то, что упомянутые в русских источниках колбяги фигурируют как язычники.
Напрашивается вопрос: если колбяги – жители Колобжега, а варяги – обобщенный термин, обозначающий жителей славянского Балтийского побережья, то зачем в тексте «Русской Правды» сделано уточнение и колбяги названы, пусть и в паре с варягами, но отдельно? На наш взгляд подобное уточнение еще раз подтверждает «широкий смысл» понятия «варяг», которое на момент составления источника включало в себя и скандинавов.

Теперь коснемся самого "скользкого" момента - проблемы "руси". Предупреждаю сразу, что рассматриваю только один из аспектов применительно к своей теме.

«Наименования «Русь», «Русия», «Рутения», «Рутония» встречаются помимо Подунавья и Поднепровья, в Прибалтике, Прикарпатье, Приазовье, Прикаспии, на границах Тюрингии и Саксонии» . В византийских и восточных источниках преобладают написания «Росия» и «Русия». Встречается оно и в западной средневековой литературе (в частности, в итальянских и английских источниках). В латиноязычных европейских источниках нередко упоминание рутенов и ругов. По мнению А.Г. Кузьмина «При этом имеются в виду и разные «Русии», и разные значения этнонима» . Нас интересуют те упоминания в источниках, которые указывают на тождество Руси балтийской и населения Древней Руси и источников, которые позволяют считать русь населением славянской Балтики.
Некоторые исследователи считают, что формы на Ruth- и Rug- представляют собой поздние, книжные образования, основанные на созвучии. Как написано в учебном издании «Древняя Русь в свете зарубежных источников»: «с X в. встречаются «архаизирующие», заимствованные из позднеантичной традиции этнонимы rugi, ruteni, и образованные от них названия государства - Rugia, Rutenia» . С данным утверждением трудно согласиться. Во-первых, для этого еще надо доказать, что для ругов, которые в X в. еще не только не сошли с исторической арены, но и активно действовали на ней, этот этноним был вторичным по отношению к этнониму «ране». Во-вторых, в таком случае, необходимо объяснить и обширную современную топонимику с корнем -руг-, распространенную на острове Рюген: Rugeshus, Ruge Barg, Rugenhof. Объяснение, что это было заимствованием названия германского племени, упомянутого в источниках I-II вв. н.э., через «посредничество» славян, будет натяжкой, поскольку все названия представляют собой немецкие этнотопонимы, образованные из славянского.
В Х веке в Священной Римской империи очень хорошо знали балтийских ругов-русов, поскольку они помогали Оттону I (император 962-973 гг.) в борьбе против восставших славянских племен. Именно благодаря помощи со стороны этого племени было подавлено восстание континентальных славянских племен, причем, как сообщается в одном документе, были покорены все племена, жившие у моря «против Руси» .
По сообщению Ибрагима Ибн-Якуба, «граничат с Мшкой на востоке Русы и на севере Брусы. Жилища Брусов у окружающего моря… И производят на них набеги Русы на кораблях с запада» . Заметим, что это утверждение арабского источника можно было бы отнести к доводам в пользу норманнской версии о происхождении Руси – с запада на Прусов могли нападать и скандинавы. Однако автор далее Ибн-Якуб пишет: «И главнейшие из племен севера говорят по-славянски, потому что смешались с ними, как например племена ал-Тршкин и Анклий и Баджанакиа и Русы и Хазары» . То есть, к началу XI в. все скандинавы должны были бы уже говорить по-славянски. Сменить язык с древнего неславянского (германского, кельтского?) на славянский при смешении с пришлым населением они могли бы именно на острове Рюген, где, как уже говорилось выше, произошло «наложение» славянского населения на автохтонное, что подтверждается археологическими исследованиями.
В комментарии к так называемым «Законам Эдуарда Исповедника», якобы утвержденным Вильгельмом Завоевателем в 1070 г., который сохранился в разных списках этих законов, а также в «Хронике» Роджера из Ховедена (ум. 1201), сказано, что «у этого вышеназванного Эдмунда был некий сын, которого звали Эдуард; он по смерти отца, страшась короля Канута, бежал из этой земли в землю ругов, которую мы называем Руссией. Король этой земли, по имени Малесклод, когда услышал и понял, кто он, с честью принял его» .
В приведенном тексте важно прямое отождествление Ругии и Русии (независимо от того, имеется в виду Балтийская или же Киевская Русь), представление о том, что это одно и то же различно записываемое на бумаге наименование. По мнению А.В. Соловьева , в изложении этого события Роджер из Ховедена близок к Адаму Бременскому, писавшему: «Брат Этельреда (Adelradi) Эдмунд, муж доблестный, ради победителя был умерщвлен ядом; дети его были осуждены на изгнание в Руси (in Russiam)».
Еще одно подтверждение прямого отождествления ругов и руссов содержится в рассказе ряда современных событиям источников, повествующих о крещении княгини руссов или ругов Елены (имя Ольги в крещении) и миссии на Русь Адальберта в 961-962 гг. В 968 г. Адальберт стал главой вновь утвержденного Магдебургского архиепископства, созданного для проведения христианизации балтийских славян, в связи с чем напоминается о его миссии «к ругам» .
В 1245 году папа Инокентий IV с требованием прекратить преследования францисканского ордена обратился к духовенству «Богемии, Швеции и Норвегии, а также в провинциях Польши, Литвы, Славии, Руссии и Пруссии». «Руссия» здесь, очевидно, область, подчиненная римской церкви, та же самая, что и в ряде других рассмотренных документах. Папа Бенедикт ХI обращался в 1304 г. к последним собственно рюгенским князьям Вышеславу и Самбору, называя их «знаменитыми мужами, князьями русских» (principibus Russianorum) .
Как показал в свое время Н.С. Трухачев, русский остров, неоднократно упоминаемый у арабских исследователей, - это прямое указание на Рюген. Об острове руссов писали Ибн-Русте (начало X в.), Мукаддаси (середина X в.), Тахир ал-Марвази (конец XI – начало XII в), Ауфи (начало XIII в.) . Не смотря на некоторые противоречия в своих показаниях, арабские источники сходятся в том, что островные русы – народ многочисленный, живущий за счет грабежа соседних славян.
Итак, многие раннесредневековые источники связывают народ руссов с островом Рюген, а этноним «руги» применяет не только к населению острова, но и к населению Киевской Руси. Но существуют еще и источники, которые размещают русь на материке, на побережье Балтики. Как писал А.Г. Кузьмин, «Руги брали дань со многих балтийских (славянских и неславянских) племен, и их территория, судя по источникам, не ограничивалась островом Рюген» .

«Не все источники локализуют прибалтийских руссов на Рюгене. Некотоые свидетельства менее определенны и позволяют относить русин только на южное побережье Балтийского моря, западнее Пруссии и восточнее Дании. Поскольку известно, что все южное побережье Балтики – от территории вымерших пруссов, живших к востоку от Вислы, и до Дании – было заселено славянами, то ясно, что эти свидетельства относят прибалтийских русин к славянам, а не шведам» - писал Н.С. Трухачев.
Действительно, некоторые источники относят к Руси и некую местность на побережье. Ряд упоминаний Балтийской Руси (или Балтийских Русий) имеется у Адама Бременского и его комментатора, относящихся ко времени около 1075 г. Так, перечисляя балтийские острова, Адам Бременский называет заселенную славянами Фембру: «третий остров именуют Семландом, он соседствует с областями руссов и поланов, а населяют его сембы, или пруссы, люди весьма доброжелательные» . По мнению А.Г. Кузьмина, поскольку упомянутый Семланд – это полуостров Самбия, принятый хронистом за остров, а с запада к нему подходят польские пределы, то Русь могла граничить с ним у низовий Немана. Однако на момент написания сочинения Адама Бременского (1072-1074 гг.) земли поморян не входили в состав Польши. Действительно, веком раньше (в X в.) польский князь Мешко I покорил поморян и включил из земли в состав своего государства. Но XI в. поморяне подняли восстание и вновь обрели независимость. В этот период их территория расширилась на запад от Одры в земли лютичей. Таким образом, по Адаму Бременскому, с Самбией граничат: с запада руссы (то есть автор причисляет к Руссии территории Поморья), а с юга – поляки.
Комментатор Адама Бременского в ряде добавлений упоминает «Русь» в связи с событиями главным образом в германоязычных землях. В одном из них сказано о том, что польский король Болеслав в союзе с Оттоном III (ум. 1002) подчинил всю Славонию, Руссию и Пруссию. «Славония» – это либо Западное Поморье, либо вся территория балтийских славян. Руссия здесь занимает область между Славонией и Пруссией. Конечно, это не Киевская Русь, а какая-то часть Поморья.
Это видно, например, на интерпретации рассказа Штаденских анналов под 1112 годом. Согласно рассказу, дочь штаденского графа Ода, выданная за русского князя, вынуждена была после его смерти бежать со своим сыном Вартиславом в Саксонию. Затем Вартислав был призван на княжение «в Русь». Под именем «Вартислав» историки видели Ростислава Владимировича (ум. 1065) или Святослава Ярославича (ум. 1076) . Имя «Вартислав» отсутствует в киевском именослове, но оно неоднократно встречается в Поморье и связано оно с именем Вартислава I (правил в 1124-1136 гг.).
Территория, управляемая Вартиславом, по словам Гельмольда, занимала все земли поморян: «в эти дни объявился муж высокой святости, Оттон, епископ бамбергский. По приглашению Болеслава, князя полонов, и при его поддержке он отправился в приятное господу паломничество к племени славян, которые называются поморянами и живут между Одрой и Полонией. И здесь он, поддерживаемый господом, проповедовал язычникам слово божье и подкреплял затем свою проповедь чудесами и обратил весь этот народ вместе с его князем Вартиславом» . Название «Русь» в этом случае, очевидно, предполагает либо какую-то часть Поморья, либо славянское Поморье в целом.
Продолжатель Оттона Фрейзингенского – Рагевин (ум. 1177) поместил «рутенов» за пределами Польши «на севере» от нее. Он ограничил польские земли с запада Одером, с востока Вислой, а с севера «рутенами и морем Скифским». Помимо островов, сюда, видимо, входили и какие-то территории Западного Поморья, поскольку поморян специально хронист не выделяет.
О тесной связи островных ругов с населением побережья говорится в «Житии Оттона, епископа Бамбергского» бамбергского монаха Герборда: «С одной стороны на Польшу нападали Чехи, Мораване, Угры, с другой – дикий и жестокий народ Рутенов, которые опираясь на помощь Флавов, Пруссов, Поморян, - очень долго сопротивлялись польскому оружию, но после многих понесенных поражений принуждены были, вместе со своим князем, просить мира. Мир был скреплен браком Болеслава с дочерью русского князя, но не надолго…» .
Итак, перед нами встает проблема локализации Руси на территории Балтики: по какой-то причине под русами понималось не только население острова Рюген, но и некие земли на территории Поморян. Чтобы объяснить этот феномен, вернемся к вопросу об этнониме русы/руги/рутены.

А вот теперь внимание. К настоящему времени существует целый ряд теорий происхождении этнонима «русь» (из всех существующих на данный момент гипотез – скандинавской, южнорусской, автохтонной, готской и др., ни одна не может считаться идеальной с лингвистической точки зрения). Я высказываю предположение, что уже в раннее средневековье этноним "русь" приобрел надплеменное значение. На это указывает стремительное его распространение на те восточно-славянские земли, во главе которых стояли выходцы из определенной династии.

Поэтому высказываю версию, что в VIII-X вв. время рождается то явление перехода этнонима в политоним, которое в будущем отразится на всей истории Русских земель. М.Н. Тихомиров, анализируя русские летописные источники, пришел к выводу, что в XII- XIII в. «Наряду с термином «Русь» как обозначением определенной территории (Киевского княжества – А.М.) употреблялось другое, более широкое понятие «Русской земли» в применении ко всем восточнославянским землям, входившим в состав Киевского государства» . Уже повествуя о битве с эстами-сосолами весной 1061 г., новгородский летописец ставит знак равенства между новгородцами и русскими: «И изидоша противу им плесковице и новгородци на сечю, и паде Руси 1000, а Сосол бещисла» . «Русином» новгородский житель именуется и в договоре Новгорода с немецкими городами и Готландом, заключенном в 1191 или 1192 г. Однако для епископа Нифонта, отвечавшего на вопросы духовных лиц между 1130 и 1156 гг., житель Новгорода – не русин, а «словенин» .

Немец Хайденфельд в связи с трактовкой происхождения этнонима писал: «На их собственном языке „ройсы" обозначает такой народ, который отличается от других стран и народов, собрался из разных наций и провинций и имеет своего собственного князя и государя» .
Термин «политоним» применительно к «руси» уже применялся в отечественной историографии. В.П. Даркевич использовал его для обозначения многонациональной дружины, которая, с его точки зрения, и являла собой «русь»: «Разноэтничность состава дружин варварских вождей, совершавших грабительские походы на Царьград и прикаспийские области при преобладающей роли викингов, что определялось и происхождением правящей династии, позволяет считать, что "русы" - это не этноним, а политоним. Как и у франков уже с VI в., ранняя знать эпохи образования Древнерусского государства формировалась как этнически смешанная группа. В результате тесного содружества со славянами этнические различия, хотя и продолжали осознаваться, переставали быть политически значимыми» .
Однако «политоним» (от греч. «политея» - государство и «оним» - имя), - это термин, обозначающий государственную, общественно-политическую принадлежность . О какой государственной и общественно-политической принадлежности может идти речь у много национальной дружины, которая не имеет ни земли, ни самобытных институтов власти, чтобы управлять подчиненными народами?
В VIII-IX вв. в землях балтийских славян происходило рождение политонимов, когда этноним одного из племен, занимавшего лидирующее положение в племенном союзе, распространялся на всех остальных (по крайней мере, в литературных источниках того времени). Так этнонимы ободритов и велетов (лютичей) были перенесены на остальных членов союза. Но, в силу нестабильности в регионе и кратковременности подобных союзов, на этих землях не сформировалось ни славянских государств, ни наций.
Как показал А.В. Назаренко, древнейшие формы имени «русь» в западноевропейских источниках (относятся к IX в.) отражают славянизированное «русь». Формы «Rutheni» и его производные стоит считать, по мнению А.В. Назаренко, книжной традицией . Для нашего исследования не важно, каковы истоки «книжного» этнонима «Rutheni», поскольку само его появление лишь подтверждает факт равенства в понимании средневековых авторов между ругами и русами. Поясню. Формы этнонима на рут- появились в латинской литературе в XII в. и применялось ими и к остаткам славянского населения в определенных областях подвергшихся германизации земель, и к представителям Киевской Руси. Считать эту форму «искусственной» нельзя – в это время славянское население Балтийского Поморья было еще многочисленно и в определенной степени сохраняло свою самобытность. Поэтому возникновение пусть даже и литературной формы, связывающей одним названием эти народы, лишь подтверждает их родство в понимании европейских книжников. Даже если «рутенами» балтийских руссов/ругов называли по созвучию, то, в таком случае, в регионе должно было быть население или объединение с созвучным именем. Подобно тому, как в книжности XII-XIV вв. славян, которых немецкие источники называли сначала «венедами», стали называть «вандалами».
Что же касается термина «Rugi», то здесь А.В. Назаренко высказал сомнение: «практически все его случаи его употребления так или иначе связаны с автопсией, что существенно подрывает предположение о книжном характере термина Rugi применительно к руси» . Так как происхождение термина «русь» от «ругов» вызывает серьезные сомнения у исследователей , рассмотрим этот вопрос отдельно.
Этноним «руги» историки связывают с населением острова Рюген, который с VII в. был заселен балтийскими славянами. При расселении славяне столкнулись с автохтонным населением, о чем говорят данные пыльцевого анализа, - жизнь на поселениях не прекращалась . Контакты славян с германцами фиксируются и в Вагрии, в частности, по материалам Ольденбурга и Бозау.
В свое время Л. Нидерле, признавая факт заимствования этнонима «руги» у германцев в процессе их славянизиции сдвинул дату освоения славянами острова Рюген в сторону III в. Причина такой датировки – упоминание об уходе ругов-германцев из Прибалтики в это время: «Сходство приведенных наименований является, следовательно, очевидным доказательством того факта, что славяне пришли в Восточную Германию не в VI или VII веке, а значительно ранее, по крайней мере, во II или III веке» . Но результаты археологических раскопок, выполненные полвека спустя после написания этой работы, неоспоримо свидетельствуют о позднем заселении славянами острова, не ранее VII в., и говорят в пользу оппонентов Л. Нидерле. Несомненно, что к VIII в. славянизация населения острова еще не была завершена.
В первый раз славяне, населявшие Рюген упомянуты в письменных источниках под 690 г. как Rugini в сочинении Беды Достопочтенного . Позже они упоминаются как Rugiani, Ruiani, Roiani и т.д. Раннее написание этнонима «руги» как «Rugini» является латинизированной формой самоназвания населения острова, воспринятой у автохтонного населения . Данную точку зрения подтверждает цитата из «Церковной истории» Беды Достопочтенного: «священник Эгберт… знал, что в Германии обитают многие народы, от которых ведут свой род англы и саксы, ныне живущие в Британии; по этой причине их соседи-бритты до сих пор искаженно зовут их “гарманами”. Среди этих народов - фризы, ругины, даны, гунны, древние саксы и боруктуары» . В этом отрывке руги названы в числе германских народов. Поскольку Беда Достопочтенный завершил свой труд около 731 г. (этой датой заканчивается его труд), перд нами яркое свидетельство того, что в конце VII - начале VIII вв. ругов соседние народы считали германцами, не смотря на то, что по археологическим источникам славянское население проживало на осторове уже около полутора столетий.
Современная топонимика острова, на котором до наших дней сохранились такие названия, как Ruge Barg, Rugenhof, Rugeshus, Rugard, также говорит о позднем пребывании здесь ругов-германцев. Особый интерес представляет собой переход rug- в rus- в таких топонимах, как Ruschvitz и Rusevase. Название населенного пункта Ruschvitz происходит от славянского Ruskovici, то есть «русковичи» , название второго также связывают с древним славянским населением .
На наш взгляд, ключевой фразой в доказательной базе возникновения понятия руги/русы как политонима, является фрагмент Раффельштеттенского таможенного устава (начало X в.), поскольку данный источник составлялся не учеными монахами, а маркграфом Арибоном и судьями для сборщиков дани, а, следовательно, должен был апеллировать общеизвестными понятиями. Таможенный устав содержит фразу: «славяне приходят от ругов или богемов». Дискуссия по вопросу о территориальном местоположении упомянутых в этом отрывке ругов имеет свою историографию. Высказывалось мнение, что речь идет о купцах из Киевской Руси или из области подунайских ругов , переселившихся некогда туда из Прибалтики, либо из области расселения антского населения .
Присутствие русского населения в том регионе Австрийского Подунавья, где собирались таможенные сборы с чешских и русских купцов, фиксируют довольно многочисленные антропонимы, производные от этнонима русь, которые перечисляет А.В. Назаренко в своих работах, посвященных проблеме ругов Раффельштеттенского устава. XI век и последующие два-три столетия, как можно полагать по данным археологии, были завершающим этапом ассимиляции славянского населения Баварии и вполне закономерно в этой ситуации появление сравнительно большого числа отэтнонимных антропонимов-прозвищ. Подобная картина наблюдается и в землях полабских славян. Учитывая многочисленность «русской» топонимики, и относительную малочисленность этнотопонимики «богемской», «чешской» (а ведь наряду с купцами от ругов названы и богемы!) необходимо признать наличие на Дунайской территории некоего «русского» населения. Только встает вопрос, а имеет ли это население прямое отношение к ругам, упомянутым в Раффельштеттенском уставе?
Идее местного, дунайского местоположения ругов Таможенного устава противоречит то, что документ посвящен таможенным сборам с иностранных купцов, а подунайские руги оказались бы здесь «местными». Анализ источника показывает: руги, как и богемы – это купцы, которые приходят из соседних земель, которые платят таможенные пошлины. Как написано в том же Уставе, богемы и руги объединены: «бавары и славяне из этой страны».
По мнению А.В. Назаренко русские купцы могли прибыть в Восточную Баварию из Праги, где они были засвидетельствованы еврейским путешественником из Испании Ибрагимом Ибн Якубом в 965/966 г. «Если так, то понятно, почему русские купцы выступают в «Раффельштеттенском уставе» в компании с чешскими…» . В Прагу, в свою очередь, русы-руги приходили из Киевской Руси.
Однако теории о происхождении упомянутых ругов с территории Киевской Руси противоречит факт отсутствия сопутствующих археологических материалов. Путь из Киева на Прагу и далее на Дунай не прослеживается на данном этапе экономического развития региона. Обширная зона почти полного отсутствия монетных кладов простирается далеко на восток, захватывая все земли южнее Припяти и западнее Днепра. Но значительным было число кладов, содержащих куфические монеты, в бассейнах рек севера Центральной Европы, в частности, в бассейне Вислы . И в X-XII вв. находки баварских монет на территории Древней Руси немногочисленны. «Баварские монеты едва ли свидетельствуют о прямых торговых контактах на пути Киев – Краков – Прага – Регенсбург» .
Мощный приток немецких серебряных монет, которые шли на Русь из области Рейна (они составляют 90% западноевропейских, найденных на территории Древней Руси) в X-XII вв., поступал в русские земли через прибалтийские земли. Из этого можно слелать два вывода. Во-первых, связи с отдаленными немецкими землями были очень устойчивыми, а значит, сложились в более раннее время. И, во-вторых, сложились они не по линии Прага – Киевская Русь, как мы уже писали выше. Именно из Рейнской области на русь поступали наиболее ранние германские денарии, чеканенные в X и на рубеже X-XI вв. Особенно многочисленны монеты Кельна (1848 экз.), Вормса (1545 экз.), Шпайера (1240 экз.) и Майнца (1153 экз.) . Интересно отметить, что во главе подготавливавшегося Оттоном I посольства на Русь был поставлен монах монастыря св. Альбана в Майнце Либутий, а после его смерти – Адальберт из монастыря св. Максимилиана в Трире, совершивший путешествие в Восточную Европу. Именно в Майнце встретились в 1075 г. Изяслав Святославович и Генрих IV, а епископ Трирского сбора Бурхард возглавлял посольство на Русь.
Если так, то стоит обратиться к источнику: «Что - же касается до земли Бвйслав-а, то длина ее от города Фраги до города Кракв-а — трехнедельный путь. И она сопредельна в длину с странами Тюрков. И город Фрага выстроен из камня и извести и он есть богатейший из городов торговлею. Приходят к нему из города Кракв-а Рус-ы и Славяне с товарами и приходят к ним (жителям Фраги)» То есть в Прагу русы приходят из Кракова! Но не из Киевской Руси – слишком долгий и трудный путь.
Прага, разумеется, была крупным торговым центром того времени, поскольку возникла на крупном перекрестке речных путей. Сюда можно было легко добраться по Лабе, Одеру, труднее – с Вислы (из Кракова). И здесь стоит сделать любопытное замечание: Краков в то время был не один. Тот Краков, что упомянут в тексте, несомненно (судя по контексту источника) и есть современный польский город. Но были еще и другие Краковы (сохранились по сей день), маркирующие торговые пути – Краков (современный Краков-ам-зе) близ Ростока и Краков на острове Рюген близ современного города Берген.
В качестве статей торговли купцов «от ругов» в Раффельштеттенском торговом уставе упомянуты рабы и лошади: «Славяне же, приходящие для торговли от ругов или богемов, если расположатся торговать в любом месте на берегу Дуная ли в любом месте у роталариев или реодариев, с каждого вьюка воска [платят] две меры стоимостью в один скот каждая; с груза одного носильщика – одну меру той стоимости; если же пожелают продавать рабов или лошадей, за каждую рабыню [платят] по одному тремиссу, столько же – за жеребца, за раба – одну сайгу, столько же – за кобылу» .
Факт захвата рабов согласуется с данными арабских источников о руссах. По сообщению Ибн-Якуба, «граничат с Мшкой на востоке Русы и на севере Брусы. Жилища Брусов у окружающего моря… И производят на них набеги Русы на кораблях с запада» . А Ибн-Русте поясняет, что страна руссов «граничит со страною славян, и они нападают на последних, поедают [и расхищают] их добро и захватывают их в плен» .
Заметим, что если следовать Киевской версии о происхождении ругов Таможенного устава, то неясно происхождение рабов, которых они продавали. Между тем, значительная их часть, как показывают источники, происходила с территории Франкского государства. Об этом говорят договоры второй половины IX в. (840, 880, 888 гг.) между Венецией и франкскими императорами, в которых венецианцы вынуждены были брать на себя обязательства не продавать рабов из имперских земель. «Коль скоро эти обязательства фигурируют в трех последовательных документах, разделенных полувеком, то становится ясно, что франкским властям скорее всего не удалось пресечь вывоз рабов на заграничный рынок; в X в. это направление международной торговли…, очевидно, утратило размах, так как в соответствующих документах эпохи Оттона I (976-973) тема работорговли более не затрагивается». Вряд ли речь идет здесь о «транзитных» рабах, о которых пишет А.В. Назаренко, которых переправляли еврейские купцы (почему, в таком случае еврейские купцы названы ругами?).
Объяснение происхождения рабов лежит на поверхности: именно в это время, франки ведут постоянные войны с полабскими славянами. Балтийское Поморье частично вошло в состав Франкской Империи еще при Карле Великом («Правда англов и варинов», данная императором), а в Х веке активно осваивалось имперской властью и христианской церковью. И вывоз оттуда рабов, захваченных русами, наносил экономический ущерб имперским территориям.
Такой товар русских купцов, как кони, также говорит в пользу поморско-балтийской их локализации: с VI в. в славянском Поморье археологически фиксируются многочисленные находки уздечек и шпор, что свидетельствует о распространении коневодства. Шпоры с крючкообразным навершием, с которыми западные славяне познакомились первыми при посредстве государства Меровингов, даже поставлялись ими в Скандинавию при торговом обмене .
Обратим внимание на следующий аспект фразы, который несколько затмило упоминание ругов как таковых. В данном контексте («славяне приходят от…») слова «руги» и «богемы» имеют значение политонимов. Как известно, первоначальное название территории, на которой образовалось государство Чехия, в позднелатинских источниках обозначалось как «Bohemia», от латинского «Boiohaemum» - «страна бойев» и восходит к названию кельтского племени бойев. В данном случае, «Богемия» стало общепризнанным синонимом Великой Моравии, а термин «богемы» за ее пределами применялся к выходцам из ее областей.
По своему характеру Великая Моравия не было централизованным государством, не имело единой системы управления. Местные князья только формально подчинялись князю и по первому требованию выставляли свои войска (ополчения), вместе с тем каждое отдельно взятое княжество является достаточно самостоятельным.
По тому же пути шли первые киевские князья (в качестве примера можно привести власть князя Игоря над древлянами, которые до своего мятежа против него выплачивали дань, сохраняя власть местных правителей). Эта аналогия приводится здесь не для проведения прямых параллелей, а для демонстрации одностадиальности развития регионов. И славянское Поморье было здесь не исключением.
С этой точки зрения идея о перенесении германского этнонима «ругии» на славянские племена становится более понятным и лишь подтверждает уже высказывавшуюся ранее в историографии аргументацию по вопросу. Но она не отвечает на вопрос о локализации ругов/русов на карте Балтийского побережья.
Как уже говорилось выше, проблема локализации до сих пор не была решена в достаточной мере, не смотря на обилие источников, что давало возможность противникам прибалтийской версии о происхождении Руси отвергать ее как недоказанную. Локализация русов на острове Рюген не смогла стать доминирующей по ряду причин. Во-первых источники пишут о населении острова как о ранах, отдельном славянском племени. Во-вторых, ряд письменных источников указывает на русь и на славянском побережье. Как писал А.Г. Кузьмин: «судя по всему, «рутены» были перемешаны с другими этническими группами на Поморье, и выделяемые разными авторами области их расселения не вполне совпадают» . И, в-третьих, отсутствие четкой локализации руси по письменным источникам на побережье не давало сопоставить ее ареал с археологическими данными региона. Это и стало основной причиной появления тех расплывчатых археологических параллелей в материалах славянского побережья и Северо-Запада Руси, что позволяли трактовать одновременно и сторонникам теории о западнославянском происхождении словен новгородских, и сторонкам теории о балтийско-славянском происхождении руси.
Выше уже были приведены источники, которые называют Русью некую часть побережья, заселенного племенами поморян. С точки зрения теории о бытовании политонима Русь, при привлечении данных археологии, это явление объяснимо.
Выше не даром было уделено так много места вопросу о характеристике керамического материала племен балтийских славян, поскольку это одна из главных их отличительных характеристик. Именно по названиям форм керамики исследователи называют славянские культуры Балтийского Поморья.
Итак, большинство письменных известий о Балтийской Руси локализуют ее на острове Рюген. «Трудно сказать, составляли ли руяне, или раны - обитатели острова Рюгена - часть велетского союза племен, или были, как считал Л. Нидерле, особой племенной группой балтийских славян.» , писал В.В. Седов.
Первыми славянскими поселенцами на острове Рюген были племена суковско-дзедзицкой группы. В VIII в. здесь появляется немногочисленная фрезендорфская керамика, которую связывают с племенным союзом велетов. Подчеркнем, - племенным союзом, поскольку письменные немецкие источники фиксируют в составе велетского союза несколько племен. Но на всей территории этой конфедерации получает распространение культура единого типа, яркой чертой которой стал особый вид керамики.
С территории вильцев, как она фиксируется по письменным данным, происходит 85% фельдбергской керамики. Остальные 15% были обнаружены на других территориях. И встречается там не случайно. Например, данный тип керамики встречается на ограниченном участке Нижнего Поэльбья, где расселилось племя, известное по письменным источникам как ленони. Данное племя, по свидетельству Франкских анналов, в 810 г. заключило союз с вильцами и некоторое время входило в состав велетского союза .
На основании этого факта можно сделать заключение, что остров Рюген в VIII в. входил в состав велетского союза племен. Чуть раньше велеты получили контроль и над небольшим регионом на территории Польского Поморья, что также отразилось на археологическом материале региона. Если, согласно изысканиям В. Лосиньского, на первом этапе (VI - начало VII в.) здесь безраздельно господствовала лепная керамика суковско-дзедзицкого облика, то во второй фазе (VII - первая половина IX в.) получает распространение посуда, подправленная на гончарном круге, и гончарная керамика, при этом появляются формы сосудов, эволюционно не связанные с более ранними. Примерно с середины VIII в. гончарный круг применяется уже для изготовления всей керамики. Ранняя глиняная посуда, подправленная на круге, в Польском Поморье получила название голанчской. Голанчский тип сменяется кенязинским, в составе которого наиболее характерными являются вазооб-разные выпуклобокие сосуды, часто орнаментированные. Время бытования голанчской и кендзинской посуды определяется VII - первой половиной VIII в. и по всем своим показателям она сопоставима с фельдбергской
Итак, фельдбергская посуда или типы посуды, тесно с ней связанные, появляются практически одновременно сразу в двух регионах – на острове Рюген и на Поморском побережье, причем не на всем, а на ограниченной его территории! И эта территория совпадает с той, которую в I-II вв. н.э. занимали руги-германцы (см. карты-схемы), о чем писал Иордан: «С этого самого острова Скандзы… по преданию вышли некогда готы... Лишь только, сойдя с кораблей, они ступили на землю, как сразу же дали прозвание тому месту. Говорят, что до сего дня оно так и называется Готискандза. Вскоре они продвинулись оттуда на места ульмеругов , которые сидели тогда по берегам океана; там они расположились лагерем, и, сразившись [с ульмеругами], вытеснили их с их собственных поселений. Тогда же они подчинили их соседей вандалов, присоединив и их к своим победам» . То есть, в велетский союз были включены территории, некогда принадлежавшие одному народу .

Сноска. Готы дали название Gothiscandza той местности на южном берегу Балтийского моря, где они высадились, приплыв на трех кораблях с «острова Скандзы». Вероятнее всего, это было побережье близ дельты Вислы, к которому давно вели морские пути с противолежащих берегов. Про часть готов, а именно гепидов, так и сказано у Иордана (Get., § 96): они осели на острове, образуемом Вислой (Висклой). Ульмеруги (Ulmerugi), о которых Иордан сообщил, что они «сидели на берегах Океана», обычно рассматриваются как руги с островов, островные руги, так как слово «holmr», «holm» означает «остров». Ульмеруги жили близ Балтийского моря (Океана) на островах в дельте Вислы, откуда и были вытеснены пришедшими туда готами на побережье (Иордан. О происхождении и деяниях гетов. – СПб, 1997). Этноним «ульмеруги» («островные руги») бытовал и много веков спустя, о чем говорят его упоминание в «Круге земном» Снорри Стурлусона (первая половина XIII в.). Более того, некие представители ругского населения проживали во времена Снорри в Норвегии. Руги упомянуты в «Круге земном» дважды и оба раза, - как местное население округа Рогаланд. В «Саге об Олаве Святом» говорится: «Торир говорит: — А кем тебе приходится Эрлинг? Асбьерн отвечает: — Моя мать ему сестра. Торир говорит: — Может быть, тогда я говорил опрометчиво, раз ты племянник конунга ругиев». И далее: «Эрлинг… сказал: — Вы, халогаландцы, меньше знаете о могуществе конунга, чем мы, руги». («Круг Земной». - М, 1980. CXVII). В «Саге о сыновьях Магнуса Голоногого» сказано: «-Иди как можно быстрее на берег и помоги Харальду, своему брату. Ругии хотят повесить его». («Круг Земной». - М, 1980. XXIX). Рогаланд расположен на юге Норвегии, на пути в Вендланд, - земли балтийских славян.

Бытование фельдбергской керамики на острове Рюген было краткосрочным и уже в IX в. здесь безраздельно господствовала фрезендорфская керамика. Ее характерными формами являются широкогорлые выпуклобокие горшки с орнаментальными поясами из валиков с нарезными узорами или волнистых линий. Фрезендорфская керамика датируется в основном IX-Х вв., но бытует и в XI в. Наиболее ранние находки ее в Ральсвике относятся к VIII в. Основным регионом распространения фрезендорфской керамики является остров Рюген, поэтому немецкие археологи рассматривают ее как этноопределяющий элемент племени ранов.
Это явление связано с кризисом велетского союза, который он переживал в IX в., вызванным опустошительной войной Франкского императора Карла I (789 г.), который захватил старейшин этого племени и взял заложников . В связи с этим кризисом сведения в германских анналах в это время обрываются на 100 лет и лишь в середине X в. велеты снова появляются в письменные источниках, но уже под именем «лютичи». Это появление в анналах было связано с трагическим событием: маркграф Геро заманил на пир и убил 30 велетских князей, что обозлило велетов. В их союзе выдвинулись редарии (ротари), которые стали организаторами борьбы и союзниками ободритов (до этого велетские и ободритские племена враждовали между собой).
В период кризиса велетских племен (не смотря на то, что реального подчинения вильцев вл

Для того, чтобы обрисовать полную картину западнославянской экспансии на территории будущей Новгородской и Псковской земель, необходимо вернуться к самому началу этих процессов, к VII в. н.э., когда на эти земли начали проникать отдельные группы пришлого населения.
Наиболее ранние (из исследованных) поселения, оставленные представителями второй волны славянского расселения, возникают в VII в. Это Изборск и так называемый «Городок на Маяте» в Восточном Приильменье (Парфинский район Новгородской области). Данные стратиграфии этих поселений однозначно свидетельствуют, что между пришлым и автохтонным населением с самого начала были напряженные отношения. Появление на Ильмене славян на рубеже VII/VIII вв., видимо, сопровождалось военным противостоянием и потребовало возведения укреплений на новом месте.
При раскопках Городка на Маяте (конец VII - начало X вв.) были выявлены дерево-земляные оборонительные конструкции, судя по последним результатам радиоуглеродного датирования, относящиеся к VII в. н.э. Скорее всего, мощный дерево-земляной вал был построен именно новым, пришлым населением, поскольку в лесных культурах Европейской России середины-третьей четверти I тыс. н.э. западнославянская «перекладная» техника крепостного строительства, с помощью которой были возведены оборонительные сооружения, неизвестна.
Древнейшее поселение на месте Изборского городища (т.е. его нижний слой) имеют черты, как пришлого населения, так и культуры псковских длинных курганов. Существенно, что вещевой набор культуры псковских длинных курганов из Изборска знаменует собой последнюю стадию существования этой культуры.
Хотя археологи традиционно и справедливо описывают культуру псковских длинных курганов как чрезвычайно бедную находками, все же значительное число раскопанных к настоящему времени памятников позволяет довольно определенно выделить узнаваемый набор вещей, единый на обширной территории и известный также в основном по находкам из погребений (металлические украшения и детали костюма, огнива, пенцеты). Все перечисленные выше вещи не встречаются в древнерусских памятниках. Но значительная часть этих предметов представлена в нижнем слое Изборского городища. Вместе со всеми этими предметами в нижнем слое Изборского городища найдены предметы, характерные для несколько более позднего времени и обычные, в частности, в древнерусских ингумациях XI – начала XII в.: проволочные височные кольца.
Такие закрытые комплексы, в которых бы сочетались предметы двух хронологических периодов, хотя и сравнительно немногочисленные (чуть больше двух десятков), известны. Это памятники финального этапа существования культуры длинных курганов. В этих погребениях, наряду с традиционными, «этнографическими» для культуры длинных курганов вещами (литые браслеты с расширяющимися концами, тисненые накладки и обоймы, бляшки-скорлупки и т.п.), встречаются, однако, и древнерусские вещи .
С самого начала Изборск был защищен с напольной стороны валом (с двух других сторон поселение было защищено отвесными склонами). Находки втульчатых наконечников стрел (27% от общего числа находок; такого количество нет ни на одном поселении региона ) говорит об изначальном военизированном его характере.
Как показывают археологические данные, основатели Изборска были связаны с той же волной славянских поселенцев, которая позже стала причиной появления культуры сопок. В таком случае, Изборск – одно из самых западных поселений формирующегося племени словен, для которых Изборское городище играло стратегическую роль – оно господствовало над Изборской котловиной и контролировало проходивший по ней водный путь .
В то же время, что и строительство Изборского городища, в последней четверти I тыс. н.э., вероятно в конце VII в., в Нижнем Повеличье и Западном Причудье возникает серия хорошо укрепленных поселений местного населения (памятники типа Камно-Рыуге). Одновременное появление в сравнительно небольшом регионе укрепленных поселений, одно из которых принадлежит иммигрантам, а остальные аборигенам, свидетельствует о нарушении в регионе сложившейся обстановки.
В чем же были причины противодействия местного населения (заметим, имевшего славянские черты) продвижению, казалось бы, родственных племен? Чтобы ответить на этот вопрос необходимо учитывать общую этническую ситуацию, сложившуюся на Северо-Западе Руси в третьей четверти I тыс. н.э. Ко времени появления в VII в. выходцев со славянских территорий Балтийского моря, славяно-балтское население первой волны миграции уже сформировало единое социо-культурное пространство. Ярким свидетельством этому служат городища-убежища, возведенные носителями культуры псковских длинных курганов в бассейнах рек Луги и Плюссы, а также к востоку от Псковско-Чудского водоема. Все городища-убежища данных территорий размещены на периферии ареала и отсутствуют внутри него.
До конца VIII в. проникновение западнославянского населения проходило, видимо, малочисленными группами и было минимальным. Об этом говорит малочисленность археологических находок этого времени, которые можно было бы связать со славянами (с западными славянами тем более).
Все это время на славянском Балтийском побережье проходили интенсивные процессы племенного формирования, начались процессы градообразования. Земель было достаточно, и, на первый взгляд, кажется даже странным столь раннее появление (рубеж VII-VIII вв.) поселенцев с Балтийского поморья. Импульс этому расселению могли придать события, связанные с расселением вильцев, о котором мы уже говорили выше.
Причина, по которой представители западнославянского населения избрали именно территории будущих Новгородской и Псковской земель находят объяснение в процессах формирования международной торговли. Традиционно принято считать, что именно с возникновением Ладоги можно говорить о процессах формирования международных путей по Балтике. Но именно на рубеже VII-VIII вв., до ее основания, появляются «первые ласточки» этого процесса.
Следы знакомства с североевропейской, или, шире, - с общегерманской, культурной традицией прослеживаются уже в материалах длинных курганов. В памятниках культуры длинных курганов встречены вещи, свойственные культуре населения побережья Балтийского и Северного морей - блоковидные кварцитовые огнива (Мерево, Березно, Городище, Горско), бусы из темно-синего кобальтового стекла (встречаются при широких раскопках почти каждого памятника). Прямо или опосредованно к северогерманским древностям восходит целый ряд типов и техник, для рассматриваемого региона представляющих собой культурные новации. Речь идет о бусинах, напущенных на проволочные колечки (Березно, Березицы, Безьва и др.), технике тиснения нашивных бляшек, некоторых орнаментальных мотивах (Горско, Березно, Поддубье, Володи) .
То, что Изборск, изначально возник как ремесленное поселение говорит о нем как об одной из стадий формирования Балтийского торгового пути. На другом конце Балтики именно в VII – начале VIII вв. формируются первые торговые города. Начинают возникать поселения, в более сильной степени связанные с ремесленным производством и обменом. Такие центры появлялись в местах развитых коммуникаций, культовых местах и княжеской администрации .
Находка сасанидской монеты у дер. Струги Малые в кургане культуры длинных курганов, которая датируется VII в. также указывает на становление процессов товарообмена в регионе .
Как уже отмечалось выше, около 760-х гг. скандинавская (?) колония в Ладоге прекратила свое существование в результате пожара и на месте прежнего поселения появилось новое, с западнославянскими культурными элементами. В это же время началось формирование погребальной культуры сопок, а культура псковских длинных курганов вступила в свою финальную стадию.
Расположение всех известных ныне памятников финального этапа культуры длинных курганов, подчиняется вполне определенным закономерностям. Все они расположены в пределах Новгородской земли, хотя памятники предшествующих периодов известны на более широкой территории. Практически все рассматриваемые нами погребальные комплексы финального этапа культуры длинных курганов располагаются на некотором удалении от пунктов, которые идентифицируются с раннесредневековыми погостами, материальная культура которых отчетливо связана с «сопочным» кругом древностей. Подчеркнем, что в культурном слое этих локальных центров нет предметов, находящих свои аналогии в культуре длинных курганов .
Группировка словен ильменских, с которой археологически увязываются «сопочные» (в широком значении) древности, по всей вероятности, продвигалась на свою нынешнюю территорию сплоченными компактными коллективами, а освоение вновь занимаемых территорий носило ярко выраженный военизированный, очевидно, насильственный по отношению к живущему здесь населению характер. Известные к настоящему времени городища «сопок до сопок» (то есть возникшие в IX в., до начала распространения круговой керамики и сооружения сопочных насыпей за пределами Нижнего Поволховья) представляют собой сеть укреплений, вновь воздвигнутых приблизительно в дне пути друг от друга (их оборонительные сооружения стоят на погребенной почве). Их ближайшее окружение (открытые поселения, сопки, большинство других погребальных памятников) формируется несколько позднее (через 1–2 поколения?) и хронологически четко маркировано присутствием круговой керамики.
Трудно сказать, насколько мирным было совместное проживание населения первой и второй волн славянской миграции. Однако археологические данные говорят о том, что процесс формирования единой культуры был отнюдь не стремительным. Так, С.Л. Кузьмин, сопоставив набор вещей из насыпей культуры псковских длинных курганов и сопок, отметил отсутствие общих для этих памятников вещей. Пересечения здесь практически не наблюдаются, смешанных комплексов нет. Наличие позднего вещевого набора культуры длинных курганов свидетельствует о том, что погребальный обряд и сама материальная культура законсервировались, стали невосприимчивы к новациям . Таким образом, можно огласиться с мнением С.В. Белецкого, что в целом на процессы развития культуры псковских длинных курганов, протекавшие в Повеличье и Причудье, новый приток населения существенного влияния не оказал. Результатом его явилось лишь привнесение новых традиций ремесленного производства .
Подобная модель освоения–захвата территории реконструируется исследователями для потока славянского расселения, в результате которого сформировалось племя лютичей . В такой ситуации население культуры северных длинных курганов, по всей вероятности, с самого начала оказалось неполноправным, «примученным».
В связи с вопросом о сопоставлении археологических данных Балтийского региона и Северо-Запада Руси, необходимо затронуть вопрос, связанный с летописной историей о «призвании варягов». В хрестоматийных статьях «Повести временных лет» под 859 и 862 годом говорится: «Имаху дань варязи из заморья на чюди и на словенех, на мери и на всех, кривичех»; и дальше: «Изгнаша варяги за море, и не даша им дани, и почаша сами в собе володети, и не бе в них правды, и вста род на род, и быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся. И реша сами в собе: "Поищем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву". И идоша идоша за море к варягам, к руси. Сице бос я зваху тьи варязи варязи русь, яко се друзии зъвуться свие, друзие же урмане, анъгляне, друзии гъте, тако и си. Реша русь, чудь, словени и кривичи и вси: "Земля наша велика и обилна, а наряда в ней нетъ. Да поидете княжить и володети нами". И избрашася 3 братья с роды своими, пояша по собе всю русь… И от тех варягъ прозвася Русская земля, новугородьци, ти суть людье ноугородьци от рода варяжская бе бо прежде словени» .
Согласно логике летописного повествования, словене, чюдь, меря и кривичи давали дань варягам, потом их, варягов, изгнали и «не дали им дани», но после усобиц отправили посольство и призвали на княжение правителей от варягов, руси. Выше мы уже разбирали вопрос, связанный с этнонимами «варяги» и «русь»: варяги – это название населявших Балтийское побережье племен (в своем «узком» и «широком» значении), а русь, - это территории, связанные с политонимом руги/русь. Неизбежно встает вопрос: кому же конкретно давали дань летописные племена? Каким варягам?
Анализ метода обложения данью указывает на славянское Поморье. Русские летописи отмечали различия в методе обложения данью северных и южных групп восточноевропейских славян: варяги по летописи берут дань «от мужа», а хазары – «от дыма» . Счет жителей на славянском Поморье шел по семьям, то есть по отцам семейств. Например, как писал Герборд, в Щецине таких отцов было 900.
Для времени с середины VIII до середины IX в., для эпохи становления «культуры сопок» характерны аналогии менкендорфской (Рюриково городище, Старая Ладога, и Городок на Ловати ) и фельдбергской керамики (встречается в Старой Ладоге с середины VIII в., Городке на Ловати, Рюрировом городище, в сопках). Фельдбергский тип керамики появился одним из первых в группе форм, датированных VIII-XI вв., и встречается на памятниках Северо-Запада не позднее первой половины X в. Исходя из этого можно сделать заключение об истоках второй волны славянской миграции с территорий земель велетского союза, который, видимо, доминировал в это время в процессах освоения Северо-Запада, и территорий ободритов и Польского Поморья (поскольку и там, и там бытовала менкендорфская керамика, за исключением ареала, подвергшегося влиянию фельдбергской культуры).
Необходимо отметить, что вещевые находки, связанные с княжеской резиденцией в Ольденбурге, которая была приведена в качестве аналогии ладожским большим домам столбовой конструкции, были обнаружены такие предметы, как «молоточек Тора» и руны на костях животных (эти находки, подчеркнем были сделаны на славянском святилище, связанном с княжеской резиденцией), скандинавские предметы роскоши и гребни из Фрисландии, то есть те предметы, которые наши отечественные археологи при обнаружении их на русском Северо-Западе однозначно связывают со скандинавами.
Так кому же давали дань словене – велетам или ободритам? Для ответа на этот вопрос нет достаточных данных. Лишь косвенные данные указывают на то, что это могли быть велеты.
Во-первых, кризис словенского общества, который фиксируется археологически, а летописью связан с изгнанием варягов, приходится на середину IX в., то есть на время масштабного кризиса в велетском союзе.
Как бы ни была условна летописная хронология, каким бы легендарным ни было описанное летописцем призвание, но именно в середине IX в. на ряде поселения региона фиксируются следы разгромов и пожарищ. И они требуют своего объяснения.
В середине IX в., то есть уже спустя полтора-два столетия с начала расселения второй западнославянской миграционной волны, на территории, уже издавна заселенной населением псковской группы длинных курганов, одновременно гибнет в пожарах или прекращает свое существование сразу целый ряд поселений: Холопий Городок под Новгородом (в середине IX в. временно прекращает свое существование), Псков (середина IX в.), поселение на Труворовом Городище (Изборск). Как видно, пожары затрагивают крупнейшие центры, причем, как центр первой волны славянского расселения (Псков), так и крупнейшие центры второй волны.
Для хронологии этих событий очень важна датировка гибели Ладоги - между 863 и 871 годами (около 865) Ладожское поселение подвергается тотальному разгрому, сопровождавшемуся мощнейшим пожаром. В его военном характере не приходится сомневаться. В соответствующем (предматериковом) слое на раскопе А.Н. Кирпичникова, в обводной канавке обнаружены обгорелые останки женщины и ребенка. Видимо, поселению пришлось вновь поменять не только хозяев, но и подавляющую массу обитателей.
Во-вторых, легенда называет в качестве призванных после изгнания варягов Рюрика, Синеуса и Трувора, которые, даже при всей своей легендарности связаны с ободритами, и даже скупое упоминание Гостомысла указывает на Мекленбург.
Имя Рюрика совпадает с именем двух реально действующих в схожие с летописными хронологические рамки: Рорика Ютландского и Рюрика, сына Мекленбургского князя Годлиба.
Рорика Ютландского считали летописным Рюриком многие норманнисты. Так, «одним из мелких датских конунгов» назвал «основателя Новгорода» Г.С. Лебедев . «Полукровкой» (славянином по матери) представляли его А.Л. Никитин и А.А. Горский . Однако в силу хронологических неувязок (Новгород на Волхове основан почти столетие спустя после его смерти маркграфа Фризии, чья жизнь и бурная деятельность прошли вдали от берегов Ладоги и Волхова), А.Л. Никитин, пришел к выводу, что «сказание о приходе Рорика/Рюрика к «словенам» сфрормировалось не на почве Великого Новгорода или Киева, а значительно ранее, на землях вендов-ободритов, и лишь много времени спустя было инкорпорировано в «Повесть временных лет» в малоузнаваемом виде» . Точку в вопросе о тождестве Рюрика и Рорика поставил В.Е. Яманов: «Из приведенных документов можно заключить, что ни один из аргументов, приводимых в пользу упомянутой гипотезы, не может считаться бесспорным. Ни один из них не может являться прямым доказательством княжения Рорика Ютландского на Руси. Таких доказательств в настоящее время не обнаружено. Более того, имеются серьезные возражения против самой возможности пребывания этого датского викинга в Верхней Руси и вообще в Балтийском регионе» .
Другой Рюрик упоминается в поздних немецких (Мекленбургских) генеалогиях , которые повествуют о том, что после смерти князя ободритов Годлиба в 808 г. его сыновья Рюрик, Сивар и Трувор потеряли права на престол и вынуждены были покинуть родину. В этой связи еще С.А. Гедеонов считал, что основатель династии Рюриковичей был по происхождению бодричем и имя его происходило от названия столицы этого племени – города Рерик, или от сокола-рарога (тотемная птица ободритов). С Мекленбургом же связано и имя Гостомысла – ободритского князя, погибшего в 844 г. в битве с Людовиком немецким.
Даже если вспомнить, что в одной из самых древних преданий о призвании Рюрик сначала пришел княжить в Ладогу , что снимает хронологическое противоречие, как это было бы в Новгородской версии, но лишь делает все проводимые аналогии еще более неопределенными, легендарность этого человека неоспорима (многие летописные своды имя Рюрика не упоминают и называют первым князем Игоря). И уж тем более маловероятно, что князь ободритского племенного союза будет «тем самым» Гостомыслом, посадником в городе, возникшем полвека спустя.
Но именно в этом легендарном аспекте Рюрик и Гостомысл представляют огромный интерес для понимания раннего периода истории Новгородской земли, поскольку некие события, с ними связанные оказали большое влияние на население этих территорий, что нашло отражение на страницах поздних новгородских летописей. Само существование этой легенды, противоречия в версиях (Ладога, Новгород как место призвания), показывают нам степень влияния «партии» выходцев с ободритских территорий.
И тут встает вопрос: если столько данных указывает на связь между ругами Балтийского побережья и русью, то какую роль здесь играют правители ободритов? Возникает явное противоречие между версиями об ободритской и рюгенской прародине летописных русов. Письменными данными, прямо указывающими на происхождение правящей династии с острова Рюген мы не располагаем. Как нет их по отношению к ободритской версии. Если опираться на датировку гибели Ладоги (между 863 и 865/871 годами), то в это время ободриты и не в состоянии были предпринять столь масштабные военные действия на далеком севере, поскольку обострились их отношения с франками, и они вынуждены были вести активную борьбу «на ближних рубежах»: в 855 и 858 гг. они поднимают восстания против Каролингов, в 862 г. отбивают нападение Людовика и Лотаря, в 867 г. снова поднимаются против франков и уже сами идут в наступление на франков .
В то же время, при том, что археологические данные свидетельствуют о появлении населения с Рюгена (после событий середины IX в. на территории Северо-Запада Руси появляется фрезендорфская керамика: нижние слои Новгорода, Рюриково городище, погребения в сопках, Которское поселение, Городок на Ловати ), само развитие региона говорит о политике освоения, характерной для полабских славян. Опорой княжеской власти у полабских славян служила сеть градов – центров управления на местах. Завладеть властью в регионе значило, прежде всего, установить свой контроль над этими градами . Если пристально посмотреть на развитие региона по археологическим данным и на политику первых летописных князей по письменным источникам, то становиться ясно – они с успехом применяли именно эту технологию подчинения племен. Ярким свидетельством такой политики стало подчинение ключевых поселений региона (отчего и зафиксированы следы пожара), в том числе Ладоги, Изборска и Пскова.
Происходят значимые изменения в поселенческой структуре региона, которые связаны со становлением ранних структур власти. Раскопки 1986 года позволили сделать вывод о том, что древнейшая крепостная стена Изборска датируется IX-X вв. Это открытие вывело Изборск в ряд древнейших, наряду с Ладогой, каменных крепостей Древней Руси .
Вскоре после 860 года на мысу при впадении Псковы в реку Великую гибнет городище, на котором в IX-X вв. возникают новое поселение, святилище и некрополь. Материалы культуры нового поселения восходят к культуре Изборска. В то же время инвентарь фиксирует и северо-европейские связи. Почти в десять раз возрастает численность жителей поселения . Наравне с длинными курганами в округе появляются сопки, аналогии псковского святилища имеются у балтийских славян, а слои конца IX-X вв. представлены фельбергской керамикой, имеющей аналогии в горизонтах Е1 и Е2 Старой Ладоги, древнейших слоях Новгорода .
Выявляются на поселении и аналоги фрезендорфского типа, что говорит о появлении здесь выходцев с острова Рюген . В этой связи необходимо обратить внимание на отрывок из «Жития Евфросина Псковского» начала XVI в., в котором так указывается на происхождение этого святого: «Сей убо преподобный отец наш Ефросин родом от великого острова Русии, между севера и запада, в части Афетова, от богохранимого града Пскова» . Преподобный Евфросин родился около 1386 г. под Псковом в «веси Виделепьския» (село Виделебье, близ Пскова). В древнейших житиях этого святого нет данных о его детстве и родителях. Ко времени написания второй редакции жития сведения узнать об этом точно уже не представлялось возможным. Как писал автор второй редакции «Жития» пресвитер Василий, «зело же взыскахове и трудихомся о рожении его, коего отца именем и матере», но так и не нашел, так как «писание не изъяви, иже многими леты в забытье прииде». «Повесть о Ефросине» создавалась в Елеазаровском монастыре — духовном центре псковско-новгородского ареала.
Перед нами единственное упоминание в отечественных письменных источниках острова Русии. Формула «родом от великого острова Русии, между севера и запада, в части Афетова» сопоставима с летописным описанием земель «по сему же морю седятъ варязи… к западу до земле Агнянски и до волошьски. Афетово бо и то колено» .
С этнонимическими формами Rutheni, Ruthenorum связаны Псков, Изборск, Нарва (Ругодив) и Новгород , то есть города, где фиксируется население, связь которого прослеживается (по археологическим материалам) с землями ругов-рутенов. Чаще всего Русь фигурирует как земля, регион, тесно связанный с Литвой, то есть с побережьем Балтийского моря, как бы «отдельный» от Московского княжества. .
Подчинение Пскова стало важной вехой в процессе включения носителей культуры псковских длинных курганов в процесс формирования Древнерусского государства. Здесь необходимо отметь тот факт, что Изборск, в котором с самого начала присутствует вечевая площадка (это дало основание В.В. Седову предположить, что данное поселение было племенным центром одной из групп кривичей ) не играло столь же важной роли в этих процессах, как Псков. Позже, уже в древнерусское время, князь из Киева был посажен не в Изборске, а в Пскове, что свидетельствует о важности для княжеской администрации в вопросах контроля над округой именно этого населенного пункта.
Вероятно, именно такой путь включения псковской земли стал основой дальнейшей политической истории Псковской земли, ее отношений с Новгородом. По реконструкции В.Л. Янина, Псков изначально был независим от Новгорода: «При разделе Русской земли между сыновьями Владимира Святославича Псков входит в число безусловно самостоятельных княжений. Если Новгород достается старшему сыну Владимира, Вышеславу, а по смерти последнего — Ярославу, то Псков получает младший сын, Судислав. Самостоятельность Псковского княжества прекращается в 1036 г., когда «всади Ярослав Судислава в поруб брата своего Плескове оклеветан к нему», и не восстанавливается после освобождения Судислава в 1059 г. . Затем, начиная с 1137 г., когда псковичи призвали к себе изгнанного из Новгорода князя Всеволода Мстиславича, на всем протяжении XII — первой половины XIV в. Псков не обнаруживает даже малейших признаков политической зависимости от Новгорода.
После событий середины IX в. начинается стабильное развитие региона. В Ладоге заканчивается «эпоха катастроф» (около 950 г. происходит пожар, уничтоживший застройку VIII яруса, но он существенно отличается от предыдущих тем, что кардинальных перемен в застройке не наблюдается, хоромный комплекс подвергается лишь небольшой реконструкции; вполне возможно, что пожар был вызван случайной причиной), зарождается будущая столица Новгородской земли – Новгород.